Внезапности такие внезапные, даже дя меня

[aurellie]

Давненько оно у меня валялось и писалось буквально по строчке, а сегодня захотелось дописать и избавиться от него наконец. Не спрашивайте, за что я так люблю Николя. Это давнее и не лечится. И у меня своеобразный взгляд на этого персонажа, весьма ООСный, я думаю.

Фэндом: Энн Райс «Вампир Лестат»
Название: На краю пропасти
Автор: Rellie
Жанр: драма, повседневность, чуть-чуть – романтика, POV
Персонажи: Николя, Лестат
Рейтинг: РG
Дискламер: не мое, разумеется
Статус: закончено
Размещение: спросить автора
Содержание: этот человек был солнцем для всех, кто его окружал. Даже погрузившись во тьму, он сиял. Ники же оставался идеальным обитателем того самого Сада Зла, о котором Лестат задумается всерьез только после, уже став вампиром.
Предупреждение: ООС же. Не совсем мой стиль и манера написания. Да и вообще, я сама в шоке, что посягнула на святое. Но почему бы не выложить то, что уже давно написано?

На улице дождь, и, возможно, поэтому у меня такое отвратительное настроение. Улыбаюсь. Осень, дождь и ночь – сочетание как раз для меня.
Я возвращаюсь домой поздно, гораздо позднее тебя, сбрасываю с плеч насквозь промокший плащ, кладу на стол мокрый футляр со скрипкой, подхватываю с полки полотенце, чтобы высушить волосы. В комнате темно, свеча давно оплыла и потухла, а дрова в очаге едва тлеют. Подбросив несколько поленьев в огонь и убедившись, что он разгорелся, отхожу к окну.
Я люблю нашу комнатушку, люблю это окно – отсюда открывается такой красивый вид на улицы. На те самые парижские улицы, которые так тебя манили и которые ты, конечно же, получил. Как и все, что ты хотел. Париж? Тебе кажется, что это конец? Это только там, дома, в овернской провинции, ты мог в такое всерьез поверить. Здесь же уже сейчас очевидно, что ты пойдешь дальше, гораздо дальше.
Всматриваюсь в темень за окном. Готов поспорить, ты бы ее не увидел. Ты смотрел бы не на этот густой, мокрый мрак, а, скажем, на шпили храма, расположенного в двух шагах от нашего дома. Они ведь так красиво упираются в темное небо. Или на богато украшенный лепниной фасад дома напротив. Я же вижу дождь и тьму, и замечаю, что такая погода вполне приходится мне по душе. Стряхиваю с волос последние капли, вешаю полотенце на спинку стула, стягиваю с себя мокрый камзол и кутаюсь в домашний плед. Но мне все равно холодно.
- Ники? Ты уже вернулся? – раздается сонный, а оттого такой теплый, уютный голос.
Значит, я все же разбудил тебя своей возней. Поворачиваюсь к кровати, встречаюсь со взглядом твоих прекрасных голубых глаз. В слабом свете разгорающегося очага они красиво блестят и кажутся фиолетовыми.
- Поздно ты. Что-то случилось? - хмуришься, но все еще ленишься вставать. Вместо этого закладываешь руки за голову и растягиваешься поперек кровати. Задерживаю на мгновение взгляд на твоем теле. Стройном, подтянутом, гибком. Статном. Это заметно даже когда ты расслаблен. Именно таким телом должен обладать идеальный актер. Ведь многочисленные поклонницы и поклонники наверняка замечают твою красоту, она также является неотъемлемой составной твоей славы.
- Не совсем. После работы я брал уроки игры на скрипке, ты же знаешь.
- Почему так долго?
Не хочу отвечать. Медлю пару секунд, но потом понимаю, что если не отвечу, ты воспримешь это по-своему. А мне твои выводы редко нравятся.
- Уж прости. Некоторые вещи даются мне не так уж и просто. Все-таки мне уже двадцать лет, а в этом возрасте трудно стать виртуозным скрипачом.
Наверное, мой голос звучит чересчур ядовито и самоиронично. Продолжая хмуриться, ты поднимаешься на кровати и садишься, скрестив ноги. Я тоже присаживаюсь – в кресло, стоящее напротив кровати.
- Ники, ты себя недооцениваешь. Тебе ведь и так известно, насколько хороша твоя игра на скрипке.
Ну конечно. Сейчас ты МЕНЯ будешь убеждать в моей очевидной гениальности и одаренности? Но ты продолжаешь совершенно серьезно:
- Когда ты стоишь на сцене, и стены зала заполняет твоя прекрасная музыка, ты видишь обращенные к тебе восхищенные взгляды. Видишь одухотворенные лица тех, кто пришел просто поглазеть на игру актеров посредственного театра.
Вот даже как? Меня это чрезвычайно веселит, и я, не сдерживаясь, начинаю истерически хихикать, прикрыв ладонью рот.
- Ах, Лестат, за это я тебя и люблю. Говори уже тогда по существу, как оно есть. Внезапно одухотворенные лица тех, кто пришел полюбоваться игрой прекрасного Лестата де Лионкура, о котором они наслышаны и имя которого прочитали в брошюрке и афише. Но зачем же принижать себя, желая возвысить меня? На тебя это совершенно не похоже.
- Да о чем ты вообще говоришь? Что за ересь? Тебе ли не знать, насколько твоя музыка хороша? Ты ослеп и не видишь реакцию публики?
Я уже не смеюсь, просто улыбаюсь. Наверное, печально. А может, даже злорадно. По твоему лицу не прочтешь, что ты думаешь об этом.
- Я-то знаю. Да, моя музыка дьявольски хороша. Именно поэтому я всегда играю на скрипке только для себя. Исключительно ради себя, а не ради того сброда, что пришел поглазеть на театральное представление, лишь бы только не шастать по грязным улицам.
Несколько секунд ты молчишь. Смотришь на меня долгим, совершенно непонятным взглядом. Понимаю, мои слова тебе не нравятся. Но мне приятно. Смотри на меня, да. Пытайся угадать, что творится в моей голове, откуда взялись эти мысли, почему мое мировоззрение столь кардинально отличается от твоего. Мне приятно, когда ты обо мне думаешь.
Просто я – не ты, как бы глупо это ни звучало. Я не способен излучать тот внутренний свет, которым сияешь ты. Иногда он меня бесит, но гораздо чаще я сам к нему тянусь. Твой свет, твое тепло идеально заполняют ту темную пугающую пропасть, которая зияет внутри моей души. Если бы не этот свет, я бы давно в нее провалился, моя собственная тьма меня бы уничтожила.
- Неважно, с какой целью и для кого ты играешь на скрипке, - тихо говоришь ты, - важно, какого эффекта ты можешь достичь. И ты ведь сам видишь, когда смотришь в толпу. Твоя игра облагораживает их лица.
Улыбаюсь. Выкрутился. Хотя ты к этому не стремился. Ты ведь действительно веришь в то, что говоришь.
Откидываюсь на спинку кресла и устало закрываю глаза. Не хочется ничего объяснять. Ты не поймешь, ты ведь и сейчас не понял. Мою тьму, эту пропасть внутри меня ты просто не видишь. Ты ищешь мне оправдания, ищешь во мне этот свет, которым горишь сам. Правда кажется тебе слишком чудовищной?
Я не хотел того, чего сейчас добиваешься ты. Мне не нужно признание. У меня нет стремления подниматься выше, выше и выше, как это делаешь ты. Изначально я понимал, что шансы стать великим скрипачом у меня мизерные, но все равно пошел на это, рискнув и пожертвовав ради мечты всем. Я был уверен, что столица нас раздавит, и мы погибнем. Вместе. Но нет. Я, как и собирался, упорно иду ко дну, но вот ты рвешься к своей вершине. Ты все видишь иначе, и веры у тебя значительно больше.
Моя любовь к тебе эгоистична, как и твоя. Мы оба пытаемся тянуть друг друга за собой. Но я куда более чудовищен. Мне не нужен твой свет. Я ревную тебя, но не пытаюсь больше следовать по твоим стопам.
Иногда ты меня злишь. Почему ты такой упрямый? Зачем тебе что-то еще, когда у тебя есть я, и нам больше никто не мешает? Я скучаю по тем долгим ночам в кабаке, когда мы пили вино, самозабвенно целовались и мечтали, бурно строили планы и верили в их исполнение. Только мне достаточно было одного процесса, а тебя всегда заботил результат.
Иногда я тебя ненавижу. Чего бы ты без меня добился, кем был до меня? Жалкий деревенский мальчишка. Убийца Волков, гордящийся своих алым плащом, который мы с отцом тебе подарили. Смешной актеришка из провинции, мечтающий покорить большую сцену, с восторгом расспрашивающий меня о парижской опере.
Но в том-то и дело, что ты сумел взобраться выше, гораздо выше, чем смог бы я на твоем месте, даже обладая большими возможностями. Для тебя не существует никаких преград. Наверное, поэтому я тебя так ненавижу.
- Снова разговоры ни о чем, - говорю скучающим тоном, - ты так любишь порассуждать о том, что не имеет никакого значения.
- А что имеет значение для тебя, Ники? Сейчас?
Вопрос задан почти будничным тоном, но я понимаю, что за ним скрывается. Ну уж нет.
Поднимаюсь с кресла, начинаю раздеваться.
- Только то, что я устал и чертовски хочу спать, - отвечаю со вздохом.
Отодвигаешься на свою половину кровати, освобождая мне место. Принял условия игры. Спасибо.
Я понимаю, что уже начал раздражать тебя своим постоянным нытьем. Потому лучше лишний раз промолчать, проглотив горечь, растопив ее в том сиянии, что от тебя исходит. Откуда в тебе столько воли, столько уверенности и веры в лучшее, столько обаяния? Но я люблю тебя, и больше всего боюсь потерять, и ты это понимаешь. За это тоже спасибо.

Я просыпаюсь на рассвете и некоторое время просто лежу в постели, наблюдая за движением солнца в окне. Еще немного – и прямые лучи зальют нашу постель, будут палить и слепить.
Мысли одна за одной сменяют мою голову. Я хочу ими поделиться, хочу их выразить, хочу закричать и быть услышанным. Ты спишь, твои светлые кудри отражают солнечный свет и кажутся расплавленным золотом. Я всегда смотрел на твою красоту с неким благоговением, и сейчас я тяну руку, желая прикоснуться, доказать собственную власть над этой роскошью… но вовремя замираю и отдергиваю ладонь. Нет, я не о таком выражении чувств думал.
Легко поднимаюсь с кровати, быстро одеваюсь в парадный костюм, завязываю лентой волосы. Бережно беру в руки скрипку, и вместе с ней выхожу из дома, тихонько прикрывая за собой дверь, чтобы не разбудить тебя.
Моя скрипка, моя единственная подруга, которая еще не изменила мне с тобой. Но я уверен, что, захоти ты научиться на ней играть, и у тебя сразу же получится, причем гораздо лучше, чем у меня. Ты возьмешь в руки смычок и извлечешь из скрипки такие звуки, которые покажутся мне неземными, способными растопить любое сердце и, конечно, совершенно для меня недоступными, непостижимыми. Ведь именно о таком ты говоришь, когда пытаешься навязать моей музыке свою «одухотворенность»?
Нет, я не дам тебе играть на моей скрипке. Хотя бы в этом я буду лучше тебя.
На улице я на мгновение застываю на месте, осознав, что делаю. Хмурюсь и даже подумываю вернуться. Что я тут забыл? Я ведь могу подождать, пока ты проснешься, и сыграть дома. Могу, конечно, подняться на крышу над нашим окном. Соседей этим не удивишь, они уже привыкли к тому, что в доме живет сумасшедший скрипач. Да, мне нравится дурачиться, нравится чувствовать себя безумцем.
Оглядываюсь по сторонам. Еще так рано, прохожих на улице немного. Куда бы податься? Совсем рядом, всего в паре домов от нас, начинаются храмовые постройки – кажется, я уже придумал, это место мне вполне подходит. Взбираюсь на крышу одного из них; это, кажется, хлев или что-то подобное. Через стену я перелезаю легко, а потом без труда взобраюсь на черепичную крышу. Тут невысоко, примерно полтора этажа. Идеальное место. Устроившись поудобнее, я мысленно настраиваюсь, достаю из чехла скрипку и сразу же начинаю играть, врываясь в мелодию подобно вихрю.
Я не выбирал музыку, она сама пришла мне в голову. Мое собственное изобретение, скомпонованное из отрывков известных произведений. Нежное, чистое начало, пронзительно-резкое, неистовое продолжение, вязкая, ритмичная середина, крутой обрыв и, наконец, завершение, жесткое, бьющее наподобие хлыста. Поистине дьявольская мелодия.
Едва смычок касается струны и скрипка в моих руках оживает, меня охватывает знакомая эйфория. Каждый извлеченный из нее звук – частица души, и я чувствую себя волшебником, который создает нечто прекрасное, величественное – целый мир, в который я приглашаю любого. Это пьянит, дурманит, и реальный мир передо мной меркнет, теряет смысл. Вот оно, то, ради чего стоит жить, в моих руках. Вот поэтому-то я не мог жить без скрипки, вот поэтому она – часть меня. Даже если Лестат смог бы так же играть на ней, она никогда не стала бы для него тем же, чем является для меня. Этим мы с ним разнимся…
Кто-то со стороны храма, кажется, начал ругаться. Плевать, мне не впервой. Скоро замолкнут, я все равно тут ненадолго. Зато на улице уже собралась толпа зевак. Кто-то смотрит на меня с изумлением, кто-то – с восхищением, а кого-то моя мелодия буквально заворожила и подчинила. Я вижу, как горят глаза, вижу, как застыли на месте эти несчастные, вижу, что делает с ними моя музыка. Эти завороженные лица, этот восторг, интерес, восхищение – это я их вызвал!
Да, именно! Я ощущаю собственную власть, и от этого чувства сердце колотится в груди вдвое быстрее. Конечно, я играю для себя, только для себя одного, но осознание того, что моя музыка имеет такую власть, пьянит.
Отвлекаясь на мгновение, бросаю взгляд в толпу. Встречаюсь взглядом с восторженными голубыми глазами. Вот уж не думал, что ты так быстро меня найдешь… потихоньку присматриваюсь к тебе. Золотые волосы растрепаны, рубаха надета кое-как, ты явно спешил, услышав мою скрипку, поддавшись ее зову. И как горят твои глаза! Ты разделяешь этот восторг со мной, ты не сторонний наблюдатель, ты – часть процесса. Не могу сдержать улыбку. Как же я рад тебя видеть. Как хорошо, что ты наблюдаешь это, что ты здесь, со мной. Как хорошо играть для тебя…
Последним взмахом смычка извлекаю из скрипки долгий, пронзительный торжественный звук, и она замолкает. Тишина длится всего мгновение. А потом звучат аплодисменты.
В мою сторону летит букет ромашек, рассыпаясь в воздухе. Ловлю один цветок, подношу к губам, целую лепестки. Ловлю твой горящий взгляд.
«Ну вот! – читаю в нем. – Это именно то, о чем я говорил!»
Улыбаюсь, отвешиваю шутливый поклон. Да… грустить лучше поздним вечером, в дождь. А сейчас можно и побыть счастливым, довольным собой скрипачом.