Черный пепел, глава 8

[Rellie]

Название - Черный пепел
Автор - Aurellie
Жанр - драма, триллер, мистика
Рейтинг - R, пожалуй
Размер - макси
Статус - закончен, но редактируется
Размещение - запрещаю размещать где-либо
Предупреждение: яойные моменты будут, да. Как и гетные.
О чем: вампир, которому не хватает человеческого общества и который давно смрился с тем, что не может умереть, но отчаянно ищущий собеседника, который его поймет, и человек, для которого загадки из прошлого представляют особый интерес...
Главы 1-7
Глава 8
Страсти накаляются

И на время мне это удалось. Я думал было рассказать о случае с мальчиками Николя, но потом передумал. Я ведь не мог ничего толком объяснить, мои подозрения были только подозрениями, а мальчики упрямо отказывались говорить.
А через несколько дней случилась еще одна странность. Да, в последние дни странности в монастыре перестали быть редкостью. По крайней мере, для меня.
Однажды утром, когда я только проснулся, то обнаружил на своем прикроватном столике запечатанное письмо. Я очень удивился, ведь писать мне было некому. Я спросил остальных, среди которых был и Гийом, и Себастьян, которые должны были вот-вот отбыть к себе домой, не знает ли кто, откуда в нашей комнате взялось это письмо, ведь вечером его не было. Парни очень удивились, но никто никого не видел, по крайней мере, так они говорили. Тогда мне не оставалось ничего, кроме как распечатать письмо и прочитать его. Что я и сделал, выйдя предварительно из комнаты подальше от любопытных глаз.
«Даниэль Лотте! - запись была сделана изящным женским почерком. - Хочу предупредить тебя, что ты находишься в огромной опасности. Понимаешь ли ты сам, на какой путь ступил? Осознаешь ли, на что согласился? Или ты думаешь, что для тебя она сделает исключение? Одарит своей любовью, своим могуществом? Ты глуп! И, очевидно, ты еще не был свидетелем ее ярости и злобы, иначе ни за что бы не согласился на это! Сейчас единственный для тебя путь спастись - отказаться от нее и забыть все, что ты знаешь и что видел. Иначе тебя ждет нечто похуже, чем просто смерть. Ты согласен стать чужой игрушкой? Я уверена, что нет. Тогда тебе не остается ничего, кроме как отказать ей и жить той жизнью, которой ты жил до этого и не пытаться заглянуть туда, где тебе нет места. Пойми, я пишу это просто из жалости, мне нет никакого дела до нее. Но я просто не хочу, чтобы она погубила еще одну невинную душу. Поэтому очень надеюсь, что ты прислушаешься к моим словам.
Не пытайся узнать, кто я, не спрашивай обо мне ни у кого. И не вздумай сказать о моем письме ей! Она убьет тебя, если поймет, что ты предупрежден и знаешь слишком много. Я уже говорила, что в гневе она ужасна. Помни, что я написала это письмо без выгоды для себя, наоборот, им я навлекла на себя опасность. Поэтому прислушайся к моему совету. Если ты боишься, что она тебя не оставит, тебе лучше бежать из монастыря Сен-Этьен. Не сомневайся в моих советах, доверяй им, потому что дает их доброе и бескорыстное сердце».
Подписи не было. Ни в письме, ни на конверте. Я прочитал послание несколько раз, но так ничего и не понял. И, если честно, оно меня по-настоящему испугало. Потому что еще больше оно меня озадачило, а неизвестное и непонятное всегда пугает. И писалось оно, очевидно, в расчете на то, что мне известно намного больше. Почему это я в опасности? Почему должен бежать из монастыря, от кого? Кто такая - она? А еще в письме несколько раз говорилось о том, что я на что-то согласился, а теперь мне нужно от этого отказаться. Это я понимал еще меньше. И именно это пугало меня больше всего.
В голову полезли мысли о странной незнакомке в лесу, которую я уже не раз видел здесь, в монастыре. Не она ли оставила это послание? Но в письме говорилось еще о какой-то женщине. О ком же?
И тут мне в голову пришло, что я действительно в последнее время кое на что согласился. Я, как и Ники, согласился стать монахом. Но при чем здесь она? Нет, здесь говорилось не об этом.
Долгое время это письмо не давало мне покоя. Я спрятал его в своем сундуке и стал ждать, что будет дальше. Ведь мне больше ничего не оставалось. Я думал о том, чтобы рассказать обо всем Николя, но потом передумал. Мне не хотелось объяснять ему всего, к тому же мне совсем не хотелось, чтобы он посчитал меня сумасшедшим. И я промолчал.
Некоторое время все было тихо, никаких странных событий или происшествий, даже незнакомку в голубом одеянии я перестал видеть. Я по-прежнему не снимал с себя подаренный ею медальон, опасаясь, что в моем сундуке его могут найти и обвинить меня в колдовстве. А на шее, под глухим воротом плаща медальон был в относительной безопасности.
А потом возобновилась история с отцом Домиником. При этом она дала довольно серьезные обороты.
Я по-прежнему помогал на кухне, преимущественно вечером, так как днем я был обязан переписывать книги в библиотеке. И вот однажды я шел в свою комнату поздним вечером и услышал чьи-то тихие всхлипы. Я остановился и прислушался. Кто-то плакал. Я пошел на голос и обнаружил знакомого мне мальчика по имени Паскаль Бланшо. Это был хорошенький мальчик, веселый, дружелюбный, и в свои тринадцать лет он выглядел так очаровательно, что невольно вызывал улыбку.
Но теперь этот малыш прятался под стоявшем в коридоре столом и горько заливался слезами. Я тут же опустился на колени и попытался его оттуда вытащить и добиться от него признания, что же так сильно его расстроило.
Но он, поняв, что его заметили, сам вылез из-под стола, замолчав на минуту, попытался было пробежать мимо меня, но я успел схватить его за руку и повернуть к себе.
- Что случилось? Кто тебя обидел? - спросил я.
- Никто, - в его больших карих глазах затрепетал плохо скрываемый страх.
- Врешь, - я мягко взял его за плечи и присел рядом, - зачем ты говоришь мне неправду? Я хочу помочь тебе.
- Вы мне не поможете, - всхлипнул он, опустив глаза.
- Вот как? Но, может быть, стоит попытаться? Давай ты все мне сейчас расскажешь, а потом мы посмотрим, что мы можем сделать. Договорились?
- Нет! - он дернулся и вырвался из моих рук. Он был так напуган, что я встревожился уже не на шутку.
- Паскаль, - я заговорил мягко и очень деликатно, - я правда хочу тебе помочь. Я старше тебя, поэтому у меня здесь больше прав. Я могу сделать для тебя что-нибудь полезное, только расскажи мне, что случилось.
В ответ он посмотрел на меня долгим, не по-детски серьезным взглядом, в котором плескались поразившие меня в самое сердце боль и отчаяние.
- Может быть, вы меня и старше, - проговорил он тихо, - но вашей власти здесь недостаточно.
С этими словами он вырвался из моих рук и побежал к своей комнате. А я, растерянный и удивленный, смотрел ему вслед.
Сначала я думал сразу же пойти к брату Августину и все ему рассказать. Но потом передумал. Его ответ, скорее всего, не будет отличаться от прежнего. У меня нет доказательств, а отец Доминик по-прежнему слишком важная особа, чтобы беспокоить его напрасными подозрениями.
Тогда я решил поделиться своими наблюдениями с Николя.
На следующий день, едва нам дали свободный час, я потащил его в его комнатку наверху, чтобы мы могли поговорить без свидетелей и наедине. Все утро я не сводил глаз с Паскаля, насколько это было возможно, и заметил, что он чрезвычайно подавлен, хоть и старается не подавать виду. Едва нам дали вольный час, он не пошел играть с остальными ребятами, а тихонько забился в уголок. Насколько я его знал, он всегда был заводилой в своей группе и больше всего любил веселиться. Поэтому я поспешил рассказать все Ники.
- Эй, что случилось? Откуда такой напор? - удивился он, когда я буквально затолкал его в комнату, дорожа каждой минутой.
- Успокойся, - велел я, - сядь на стул. Нам нужно поговорить. Это очень важно.
- Я очень на это надеюсь, - недовольно бросил он, косо на меня посмотрев. В библиотеку сегодня привезли новые тома и он, конечно, хотел пойти посмотреть на них. Но это значило, что там соберется много народу, а нам нужно было остаться наедине, чтобы нас никто не слышал.
- Ники, ты обратил внимание на то, как сегодня себя вел мальчик из воспитанников, тринадцатилетний Паскаль Бланшо? - решил я сразу перейти к делу.
- Нет, - ответил он, - я не слежу за младшими. Я даже не помню такого имени. А что?
- Обычно этот мальчик - самый веселый и игривый в их группе, а сегодня он мрачнее тучи.
- Ты поэтому меня сюда привел? Ну, может, поругался с кем-нибудь, обиделся или заболел. Мало ли что может быть? Неужели ты позвал меня сюда из-за какойто глупости?
- Ники, я хочу тебе кое-что рассказать. Но сначала мне нужно у тебя спросить - ты не замечал, что кто-нибудь из мальчиков странно себя ведет? Особенно утром или поздним вечером? - спросил я.
- Даниэль, что за загадки? Нет, я ничего такого не замечал. Я рано ложусь спать, а утром, когда на нас наваливают целую кучу работы, что даже нет времени отстоять всю мессу, мне как-то не до воспитанников. А что такое?
- А за отцом Домиником ты ничего подозрительного не замечал? - снова спросил я.
- Он мне не нравится, - сразу же ответил Николя, - но я за ним не слежу. Но что за тайны? Рассказывай!
Я глубоко вздохнул и наконец проговорил это:
- У меня есть все основания подозревать его в том, что он использует мальчиков для удовлетворения своих плотских желаний.
Николя уставился на меня, словно отказываясь верить в мои слова. Вид у него был неверящий и потрясенный.
Тогда мне пришлось рассказать ему все сначала. О том, как поздно вечером он вызывал к себе мальчиков, как они возвращались, испуганные, подавленные, и из них нельзя было выдавить ни слова. Рассказал о том, как видел слезы Жиля.
- Мне кажется, он запугивает их, чтобы они не проговорились ни словом, - добавил я.
Потом я рассказал о своем походе к брату Августину и о том, что он мне ответил. Это по-настоящему возмутило Ники. А я продолжал. Я рассказал о том, как на время перестал обращать внимание на то, что происходит с мальчиками. А потом рассказал о вчерашнем случае с Паскалем. И о том, каким он выглядел сегодня утром.
Когда я закончил, Николя выглядел так, словно готов сейчас же пойти и придушить отца Доминика.
- Но ведь он - наш отец настоятель! - воскликнул Ники. - Как такое может быть, как это могли допустить!
- Никто не знает об этом, - пожал я плечами, - и он этим пользуется.
- Отвратительно, - бросил Николя.
- Даже более чем. И мне кажется, мы должны что-то сделать.
- Конечно, должны! Но нам нужно, чтобы хоть один мальчик признался. Иначе как мы это докажем?
- Давай сегодня вечером приведем сюда Паскаля, - предложил я, - и мы добьемся от него признания.
- Хорошо. Но если он ни в чем не признается, а, напротив, расскажет обо всем отцу Доминику?
- С чего бы это? После того, что он с ним сделал? Нет, не думаю. Он будет рад нашей помощи, если поймет, что нам можно доверять и мы хотим ему помочь, - ответил я.
- Хорошо. Значит, договорились? Сегодня вечером нам нужно встретиться и привести сюда Паскаля, чтобы он смог нам все рассказать, не опасаясь, что его услышат.
- Послушай, а ведь мы собираемся обвинить отца Доминика в том, что, по сути, совершаем и мы сами, - добавил я неожиданно для самого себя, - ведь мы тоже не блещем чистотой и невинностью.
- Но мы еще не монахи, - пожал он плечами, - и, тем более, не отцы-настоятели. Мы не пытаемся быть образцами для подражания, как отец Доминик. Лично я полностью признаю и осознаю свой грех, - тут он мрачновато улыбнулся, - и к тому же мы никого не принуждаем. Мы не опускаемся до насилия, в конце концов! Я люблю тебя. И ты меня любишь, не так ли? Это совсем другое дело.
Я тоже улыбнулся. Эти моменты грубоватой нежности, исходящей от него, были поистине бесценны. Я всегда ими наслаждался.
- И у меня сейчас нет ничего дороже тебя, - продолжал он, опустив глаза, - Даниэль, ты сам это знаешь. Я лишился семьи, дома… у меня остался только ты. Может, это не может служить мне оправданием, но если бы не ты, со мной вообще непонятно что случилось бы.
- Я знаю. Черт, хотя бы это нас оправдывает, в самом деле! – поддержал я его.
- Угу, - фыркнул Николя, косо на меня посмотрев, - а ты в своем духе, я вижу. Всему ищешь оправдания и объяснения. Даже этому.
- Ну конечно. Это же у нас совершенно бессовестный и самонадеянный.
Красивые губы Ники искривила ироничная полуусмешка.
- А как же. Ну зато твоя совесть чиста, малыш. Занимаясь со мной этим, ты считаешь, что совершаешь благородное дело. Ты идиот, Даниэль, самый настоящий идиот, ты это знаешь?
Теперь и я улыбался.
- Зато у тебя какая-то нездоровая любовь к оскорблениям.
- Сам виноват, - он пожал плечами, - к тому же ты еще тот извращенец. Потому что тебе это нравится.
Отрицать очевидное я не стал. Вместо этого вернулся к прежней теме.
- Нравится. Я не против. Я никогда тебе ничего не запрещал. Я сам согласился на то, что ты со мной делаешь.
- Верно, - кивнул Николя, и к его голосу вернулась решительность, - а этому ублюдку, очевидно, нравится насиловать и запугивать детей? Если это так, то какой же к черту это монастырь?!
- Я от всей души надеюсь, что брат Августин нам поможет, - только и ответил я. Тогда я искренне в это верил…
Итак, весь день мы не сводили глаз с Паскаля Бланшо, когда это было возможно. Николя заметил, что мальчик и правда ведет себя слишком уж мрачно. Теперь он ни на секунду не сомневался в том, что наши подозрения верны. Но нам по-прежнему было необходимо признание мальчика. И мы с нетерпением ждал вечера.
Когда же нас всех отослали после вечерней молитвы на сон, Николя отправился к себе в комнату, ожидая, пока я приведу Паскаля, а я прокрался к комнате, в которой жили мальчики. Они уже ложились спать, когда я постучал в дверь.
- Мне нужно поговорить с Паскалем Бланшо, - серьезным официальным тоном заявил я. Меня уже считали почти монахом, то есть, человеком, наделенным определенной властью, поэтому Паскалю не оставалось ничего, кроме как последовать за мной. Выглядел он при этом очень угрюмым.
Когда я подвел его к комнате Николя, он остановился.
- Что вам нужно? - спросил он наконец, подняв на меня голову. - Зачем мне туда заходить?
- Затем, дурачок, что мы хотим тебе помочь. Как и остальным мальчикам, - ответил я, проталкивая его в дверь.
Едва мы вошли, как Николя запер за нами дверь. Мы велели Паскалю сесть на стул, сами же опустились на кровать. Двух стульев в комнате, увы, не было.
Получилось очень неуютно - мальчик словно оказался на допросе.
- Что вы хотите? - спросил он, подозрительно на нас посматривая.
- Помочь тебе, - повторил я.
- Мы знаем о том, что с тобой вчера произошло. О том, зачем тебя вызывал отец Доминик, - сказал Николя, решив немного приврать. Я поморщился от его прямоты, но Ники был бы не Ники, если бы не подошел к вопросу именно так. И, к нашему удивлению, это подействовало очень быстро. Мальчик вдруг снова расплакался, закрыв лицо руками.
- Паскаль, - проговорил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно мягче, - расскажи нам о том, что с тобой вчера было. Только расскажи полностью, с самого начала и до конца.
- Зачем? - всхлипнул он.
- Мы хотим обвинить отца Доминика в недостойном поведении, - ответил я, - а ты можешь нам в этом помочь.
- Но я не стану давать против него показания! - испугался мальчик. - Он тогда убьет меня. Он сам так сказал.
- Значит, он угрожал тебе, - мрачно проговорил Николя.
- Не бойся, мы не стаем заставлять тебя против него свидетельствовать, - заверил я его, - но ты должен нам все рассказать. Тогда мы сможем поговорить с братом Августином. Он нам поможет.
Сначала Паскаль некоторое время упирался. Я понимал, что мальчику стыдно, к тому же он был так молод. Но потом он все-таки рассказал о том, для чего его вызывал отец Доминик.
Да, наши подозрения оправдались. И оправдались востократ! Я слушал Паскаля со все нарастающим возмущением. Потому что то, что устраивал в монастыре святой отец, было по-настоящему омерзительно.
Как мы и предполагали, он насиловал мальчика. Но этим он не ограничивался. Он приводил в монастырь через черный ход двух проституток и заставлял Паскаля заниматься с ними любовью на его глазах. Когда мальчик отказался и начал плакать (он и правда был еще слишком молод), отец Доминик дал ему в руки свечку (сам понимаешь, какой орган она должна была заменить мальчику) и заставил ею насиловать девушек. Еще иногда он приводил не одного, а двух мальчиков и заставлял их вылизывать друг друга, если они были еще слишком юными для плотских утех. Потом он зажигал свечи и лил на их тела расплавленный воск. Когда и это ему надоедало, он затыкал рот своим жертвам и начинал хлестать их плеткой, пока на пол не брызгала кровь. При этом он не забывал другой рукой мастурбировать свой член и кончал, разбрызгивая сперму на окровавленных жертв…
Это было так омерзительно, что я почти пожалел, что попросил Паскаля рассказывать обо всем в подробностях. Я не хотел этого знать, не хотел в это верить. Это было ужасно!
Я вспомнил, как мучился, когда мы с Николя впервые переспали вместе. Но наш грех не был и вполовину так ужасен, как грех отца-настоятеля!
Мне казалось, мой мир вот-вот рухнет. Всю свою жизнь я считал монахов едва ли не воплощениями святых, но что мне открылось теперь? Почему этого человека вообще терпит Господь? Почему не пронзит его карающей молнией? Ведь он носит такой высокий чин, он оскорбляет своими деяниями Его светлое имя!
Когда мальчик закончил свой рассказ, мы пообещали ему обязательно помочь и рассказать обо всем остальным монахам, не называя его имени. Паскаль вроде бы немного успокоился и мы отпустили его в комнату. Нам даже пришлось провести его до дверей.
- Ну, и что ты обо всем этом думаешь? - спросил Николя, когда мы уже шли обратно.
- Ужасно, - это было самое точное слово, - просто ужасно. Боже мой, Ники, я не думал, что все будет так плохо.
- Завтра мы в первую очередь поговорим с братом Августином. Ты говоришь, в тот раз он тебе не поверил, но теперь мы можем доказать, что ты не ошибался.
- Да. Самое главное - чтобы брат Августин нам поверил. Но он всегда был таким справедливым. Не думаю, что наш рассказ оставит его равнодушным. Ведь он служит Богу!
- Служит. Как и этот выродок! - мрачно заметил Николя. Мы уже вошли в дверь его комнаты.
- Не закрывай ее, - попросил я, - я сейчас ухожу. Я не останусь.
- Не останешься? - с этими словами он мягко обнял меня.
- Нет, - ответил я, - после всего, что я сегодня узнал, я хочу просто отдохнуть. И все. Набраться сил перед завтрашним днем. Он обещает быть очень трудным.
- Да, - объятия Ники стали чуть более тесными и интимными, - но попрощаться мы ведь можем?
Я сам поцеловал его. Он перехватил инициативу, и поцелуй вышел довольно пылкий.
- Может, все же останешься? Кто, как не я, поможет тебе забыть обо всем случившемся? - прошептал Ники, неохотно отстранившись и покусывая мое ухо.
Я уже хотел было ему ответить, но тут мой взгляд как бы невзначай скользнул в сторону открытой двери и я буквально обмер. В темноте отчетливо виднелся чей-то силуэт. За нами кто-то следил!
Но в ту же секунду этот некто исчез. Растворился, словно тень. Я даже моргнуть не успел. Бесшумно, неуловимо. Может, мне это все показалось?
Тем не менее, я не мог не запаниковать. Я поспешил отстраниться от Ники и подбежать к двери. В коридоре было пусто. Но, кажется, мне удалось услышать тихие шаги по лестнице. Или мне показалось?
- Что с тобой? - забеспокоился Николя.
- Ники, здесь кто-то был, - проговорил я, не в силах совладать с собственным голосом. Мне стало страшно. Если нас кто-то видел…
- Кто? О чем ты? Здесь только мы, - Николя подошел ко мне и тоже выглянул в коридор. Кроме кромешной тьмы, в нем уже ничего не осталось.
- Мне показалось… - начал было я, но потом передумал. Все равно он мне не поверит. - Не важно. Извини. Но мне пора. Увидимся завтра. Когда выдастся свободное время, сразу же пойдем к брату Августину. А сейчас мне нужно отдохнуть. Эта история плохо на меня действует.
- Ну как хочешь, - он пожал плечами, - до завтра.
Так мы с ним попрощались и я поспешил к себе в комнату. На самом деле я спешил только потому, что надеялся найти шпиона по горячим следам. Я уже догадывался о том, кто это может быть, но все же мне хотелось знать, прав я или нет.
Я поспешно вошел в комнату, где спали оставшиеся в монастыре послушники. Кроме меня, Гийома и Себастьяна, здесь остались только двое парней. Остальные уже покинули монастырь и разъехались по домам.
Свечу я потушил еще в коридоре. На улице светила полная луна, и хоть окна и были здесь довольно узкими, больше походящими на бойницы (зато без витражей, как в библиотеке или в молельне, в главном зале), но лунный свет они пропускали замечательно, и все в комнате было замечательно видно. Я заметил, что возле постели Гийома валяется, очевидно, не долетевший до сундука плащ послушника, а из-под покрывала выглядывали все еще обутые в мягкие кожаные туфли ноги (чтобы снять туфли, следовало их сначала расшнуровать, а на это у него не было времени). Я все понял, и, быстро раздевшись, лег в свою постель.
Парень, который лежал рядом со мной, недовольно заворочался, когда я стал устраиваться на кровати.
- И этому тоже не спится, - пробормотал он полусонно.
И я окончательно убедился, что следивший за нами в самом деле был, он мне не показался. И никуда он не исчезал, он просто очень быстро убежал, пользуясь тем, что обут в мягкую кожу, заглушающую звуки бега по холодному камню. И теперь я знал его имя. Конечно же, это был Гийом де Моро. Но как он отнесется к тому, что увидел? Расскажет другим? Но где гарантия, что ему поверят?
Если честно, я не боялся. Даже не опасался того, что могло случиться. Я постарался не думать об этом. Мы с ним давно не ругались, может быть, он уже давно забыл о тех разногласиях, которые когда-то были между нами. С этой мыслью я и уснул. О Паскале я старался вообще больше не думать.
Но мысли о нем и об отце-настоятеле, а также о всей совершаемой им грязи неминуемо вернулись ко мне с наступлением утра. Я проснулся с отчетливым ощущением чувства долга. Сегодня он все расскажет монахам, они должны знать, что пережил Паскаль, и чем вынуждены заниматься многие другие мальчики. Святой дом стал домом порока! Разве за это не нужно отомстить?
Все утро я был рядом с Николя. На службе мы держались за руки. Почему-то мне было страшно. Еще бы! До этих пор я никогда не вмешивался во внутренние дела монастыря, был скромным мальчиком-романтиком, который любил бродить на закате по склону живописной горы или проводить время в библиотеке, склонив голову над очередным фолиантом в золотом и кожаном переплетом. А что я собирался сделать теперь? Оспорить власть первого в монастыре человека! Но, конечно, я ни секунды не сомневался. Я даже не позволял себе усомниться в правильности того, что мы делаем и собираемся делать.
Я наблюдал за Паскалем. Только однажды я встретился с ним взглядом, и он тут же отвел глаза, а его щеки вспыхнули. Но этого хватило, чтобы мной вновь овладела ярость и жажда мщения за эту очаровательную невинность. А ведь этот мальчик был не один, к сожалению.
Когда же нам дали первый час отдыха, мы с Николя только переглянулись и, убедившись, что никто из нас не передумал, отправились в келью брата Августина.
Мы застали его за благородным занятием - он молился. Мы неуклюже переминались с ноги на ногу, пока он не предложил нам присесть.
- Ну, что случилось? - спросил он, опустившись на стул напротив нас. В его глазах все еще было дружелюбие и вежливость.
- Мы хотели поговорить с вами об отце Доминике, - сказал Ники.
- Вот как? Что ж, я вас слушаю.
Тогда решил заговорить я. Ведь мне уже доводилось затрагивать эту тему в разговоре с монахом, которому я по-прежнему доверял до слепоты.
- Мы узнали нечто такое… о нем. Мы подозревали об этом и раньше, но не могли доказать это, - начал я свое сбивчивое объяснение, - но вчера нам удалось узнать это наверняка. Мы можем доказать, что не врем и что это не наша выдумка. Мы ни за что не стали бы клеветать на отца-настоятеля, вы же понимаете, мы честные послушники и ничего не имеем против него…
Но тут Николя, не выдержав моих словесных пируэтов, перебил меня, выложив все одним махом:
- Брат Августин, мы узнали, что отец Доминик тайно ото всех приводит в монастырь проституток. И при этом он еще насилует мальчиков - воспитанников и послушников. Он заставляет их служить ему, пользуясь тем, что он обладает некой властью, и они не смеют ему перечить. В его постели побывало уже больше десятка мальчиков самого разного возраста: от двенадцати и выше. Мы узнали об это совершенно случайно, мы не следили за ним. Но мы уверены в своих словах. Вчера мы имели возможность побеседовать с одним мальчиком, который стал жертвой нашего святого отца. Его признания были просто невероятными. Он был еще ребенком! Вы понимаете меня, брат Августин?
Но реакция монаха поразила меня в тот момент больше всего. Вместо ужаса и отвращения, вместо негодования и гнева на его лице было лишь легкое беспокойство, удивление и озабоченность. А еще какая-то отстраненность. Словно он нас не слушал. Именно поэтому голос Ники в самом конце перешел на крик.
- Да, я вас понимаю, - ответил он несколько холодновато и все так же отстраненно, - это и впрямь возмутительно. Но вы уверены, вы точно уверены в своих словах? Это не догадки, у вас есть доказательства?
- Да, есть! - на этот раз заговорил я. - Мы сами все это слышали! Этот мальчик нам все рассказал, подробно и недвусмысленно!
- Может быть, это всего лишь его фантазии? Или вы уверены в нем? Даниель, ты можешь назвать мне его имя?
- Нет, - ответил за меня Николя, - мы дали ему слово не говорить этого. Он опасается отца Доминика. Если он узнает, что мальчик проболтался, он может причинить ему вред. Я в это верю.
- Но так ваши обвинения безосновательны, - спокойно ответил брат Августин. Его спокойствие мне всегда нравилось, но сейчас оно казалось мне уже не спокойствием, а безразличием.
- Вам мало того, что мы вам рассказали? - возмутился Николя. - Неужели вы оставите все, как есть? Вы позволите совершать такие возмутительные вещи в стенах святой обители?! Да как вы после этого можете уговаривать нас стать монахами?! Какой вы после этого к черту монах?!
- Ники! - я в еще большем возмущении и смущении посмотрел на него. Мы встретились глазами и он опустил голову, отойдя на шаг. Видимо, его горячность показалась чрезмерной и ему самому.
- Назовите мне его имя, - тихо проговорил монах скорбным голосом, - тогда отец-настоятель не сможет отклонить вину, при живом свидетеле. А пока, без доказательств, он примет ваши заявления за клевету. Вам же будет хуже.
- А вы можете гарантировать безопасность мальчику? - спросил я. - Вы сделаете так, чтобы отец Доминик не добрался до него и не смог выполнить свою угрозу?
- Я сделаю все, от меня зависящее. Главное - назовите его имя. Он должен сам со мной поговорить. Может быть, придется даже вызывать в монастырь его родителей. Если, конечно, он не воспитанник и они у него есть.
- А что будет потом? снова спросил я. - Когда мы назовем вам имя, что вы сделаете с мальчиком?
- Я сам поговорю с ним. Мне нужно узнать обо всем, что происходит. Может быть, придется вызывать совет монахов Сен-Этьена. Дело может дойти до суда. Это очень серьезно.
Я посмотрел на Николя. Наши взгляды встретились. В нем, как и во мне, была нерешительность. Кто же из нас сделает первый шаг? Я решил взять эту ответственность на себя.
- Хорошо, - ответил я, - если это поможет нам разоблачить нашего отца-настоятеля, я назову вам имя. Мальчика зовут Паскаль Бланшо. Он - воспитанник, ему всего тринадцать лет, совсем ребенок.
- Бланшо, - проговорил брат Августин, - да, я его помню. Он тоже сирота…
- Вот именно. Поэтому прошу вас, не давите на него. Поговорите с ним, но не заставляйте признаваться в том, что с ним делали, публично. Пожалуйста, будьте с ним поделикатней. Он и так натерпелся достаточно.
- Да, я понимаю. Хорошо, Даниэль. Спасибо тебе за то, что ты мне рассказал. Скоро все изменится, вот увидишь.
- Именно для этого мы к вам и пришли, - ответил я, - мы рассчитываем на вашу помощь.
- Да. Еще раз спасибо. А теперь, пожалуйста, оставьте меня. Мне нужно как следует все обдумать. А вам пора возвращаться.
Мы не стали спорить. Но когда мы уже вышли из кельи монаха, я заметил, каким мрачным сделалось лицо Ники.
- В чем дело? - спросил я.
- А разве ты сам не понял? - взгляд, которым он наградил меня, был едва ли не обвиняющим. - Он знал. Он обо всем знал, это точно! Он даже не удивился, когда мы все ему рассказали.
- Ну что ты, это ведь брат Августин. Ты же знаешь, какой он справедливый, какой хороший, праведный. И какой он всегда спокойный.
- На этот раз он был не спокойным, а безразличным, - скривился Ники.
- Не говори глупости. Мы выполнили свой долг, мы сообщили ему о том, что нам удалось узнать. Теперь все зависит только от него. Он нас не подведет.
- Я очень на это надеюсь. Но твоей уверенности у меня нет. И зря мы назвали ему имя Паскаля.
- Давай подождем и посмотрим, что будет. Нам теперь больше ничего не остается.
Николя ничего не ответил, но до меня донесся его тяжелый вздох.
И мы стали ждать. Прошло несколько дней, но ничего по-прежнему не менялось. А потом… потом неожиданно исчез Паскаль. Его искали, но не нашли. Поговаривали, что он сбежал из монастыря, или что его забрали непонятно откуда взявшиеся родственники, или что он сам покинул монастырь, увязавшись за одним из торговцев, которые не так редко навещали Сен-Этьен. Во всяком случае, его исчезновению не придали особого значения. О мальчике поговорили и забыли. На его кровать уже пристроили нового приемыша, и никого не интересовало, куда пропал юный Бланшо. Никого, кроме меня и Николя.
Когда мы впервые услышали эту новость, то подумали, что монахи спрятали мальчика, желая обезопасить его от возможной мести отца-настоятеля. Но прошла неделя, за ней - еще одна, и ничего не менялось. А о Паскале все давно забыли.
Я стал замечать, что брат Августин изменился. Он стал нервным, хлопотливым, и его спокойствие, которое я всегда так в нем ценил, куда-то исчезло. Я не мог понять, в чем дело. Когда я встречался с ним взглядом, он тут же отводил глаза, когда я к нему обращался, он отвечал торопливо и односложно. Я не раз делился своими замечаниями с Николя, и он всегда со мной соглашался.
А потом, темным дождливым вечером, когда за окном завывал ветер и я, кутаясь в теплую шерстяную накидку, готовился лечь спать, ко мне пришел чрезвычайно встревоженный Ники.
Он попросил меня выйти в коридор, а когда мы вышли, он тут же потащил меня в свою комнату. Я видел, что он чрезвычайно чем-то напуган, и покорно последовал за ним. Только когда за моей спиной опустился засов на его двери и мы остались наедине, он дал волю эмоциям. Легкая тень на его лице стала страхом, а беспокойный блеск в глазах - паникой и в то же время едва скрываемой яростью и возмущением. Он схватил меня за руку и до боли сжал ее.
- Даниэль, теперь моя очередь, - буквально простонал он, - моя, понимаешь? Он вызывает меня к себе. Сейчас. Уже несколько дней он как-то косо на меня смотрел, а теперь попросил прийти к нему, когда все в монастыре заснут. Своей следующей жертвой отец Доминик выбрал меня!
Я был обескуражен его словами.
- Что ты сказал? - выдохнул я.
- То, что слышал, болван! Ты понимаешь, он собирается теперь взяться и за меня, точно так же, как это было с остальными мальчиками! Он не прекратил свои распутства, он даже не думал об этом! С чего мы взяли, что теперь все будет хорошо? Он как был сукиным сыном, так им и остался! Но теперь он хочет меня!
- Ники, подожди, успокойся, - я попытался было его усмирить, взять за руку, но он вырвался и принялся ходить взад-вперед по комнате, - ты уверен, что он вызвал тебя… именно для этого?
- Ты что, кретин, Даниель? Для чего же еще?! Он даже пытался лапать меня сегодня вечером, но я вовремя сбежал. А потом эти слова - «приходи ко мне в келью, как только остальные монахи заснут и будет темно и тихо»! Мне хотелось ему в морду дать! Но, черт возьми, у него и правда здесь слишком много власти. Вот тварь!
- Ники… да успокойся ты! - мне удалось поймать его и, надавив на плечи, усадить на кровать. Сам я присел рядом. - Неужели он снова взялся за старое?
- А он и не прекращал. Никакого собрания монахов не было, разве ты не понимаешь? Паскаль исчез, а ничего не меняется. И вот, теперь он хочет приняться и за меня.
- Нет, - я обнял его, и он, хоть и был по-прежнему напряженным и неподатливым, все же ко мне прижался, - ты не пойдешь к нему. Господи! Кто угодно, только не ты. Я тебя не отпущу.
- Но он вызвал меня. Как послушник, я не имею права не повиноваться, ведь он - отец-настоятель.
- Он - грязная свинья, вот он кто. Такому святому отцу нельзя подчиняться.
- Его власть признают все Сен-Этьеновские монахи, кроме нас с тобой. Меня завтра накажут за неповиновение.
- Может быть, заставят помыть полы. Или почистить овощи на кухне. Разве такое наказание хуже того, что может сделать с тобой отец Доминик?
- Но он может сам прийти сюда! Кто знает, что ему в голову взбредет? Он знает, что я живу один! - в голосе парня снова появилась паника.
- Ну ты ведь запер дверь, не так ли? Он же не станет к тебе ломиться? Успокойся. Завтра скажешь, что у тебя сильно заболела голова.
- Даниэль, ты останешься со мной, - он обнял меня, притянул к себе, как мягкую игрушку, и я покорно положил голову ему на плечо, - даже не думай, что я тебя сегодня отпущу.
«Скорее, это ты не хочешь, чтобы я тебя оставлял, - подумал я, обнимая его в ответ, - впрочем, какая разница. Я же знаю, как ты не любишь показывать свои слабости».
- Если хочешь… - согласился я.
- Но, черт возьми, я же не могу тут вечно прятаться! – снова возмутился он. – Будет завтра, будет послезавтра… и эта свинья никуда не денется!
- Мы что-нибудь придумаем. Вот увидишь. Мы пойдем к брату Августину.
- Ха! И ты думаешь, он нам поможет? Даниэль! Открой глаза! Он не станет его обвинять. Может быть, он тоже с ним?
- Не говори глупости. Брат Августин - честный монах. Я всегда хотел быть на него похожим. Он никогда бы не опустился так низко.
- Хочется верить.
- Может быть, нам и правда следует сбежать? - спросил я после недолгого молчания. До меня донесся смешок Николя.
- Ты ведь говоришь это несерьезно, - сказал он, и я расслышал печаль в его голосе, - мы никогда не решимся на это. Ни я, ни ты. Это сумасшествие. У нас никого нет, мы ничего не умеем. Да и мы слишком далеко от ближайших сел.
Он был прав. Сколько бы не говорили о возможности или невозможности побега, мы оба понимали, что никто из нас на это не пойдет. Мы просто не решимся. Только если случится что-то уж совсем из ряда вон выходящее.
- Я люблю тебя, - сказал я неожиданно для самого себя, - Ники, я хочу, чтобы ты всегда об этом помнил. Я сделаю все для тебя. Только для тебя.
- Как трогательно. Даниэль, я говорил тебе, что ты - всего лишь сентиментальный идиот? - я почувствовал, что он наконец расслабился. - Ты и в самом деле дурак, может быть, даже больший, чем я сам.
- Так и есть, - я охотно его поддержал. Ну что тут сказать, на правду же не обижаются.

* * *

Утром я, конечно же, его покинул. С того времени, когда мы чуть более близкими, я уже привык просыпаться незадолго до рассвета, чтобы вовремя выскользнуть из теплой мягкой постели, на которой мирно посапывал Ники, и отправиться к себе, в комнату послушников. Хоть мы и не ограничивали себя ни в чем ночью, днем нам следовало соблюдать осторожность. В отличие от отца Доминика, у нас не было того, кто мог бы защитить нас и покровительствовать мне или ему. То преимущество, которым в первое время обладал Ники, уже давно потеряло свою силу, ведь фамилия де Лемпаль лишилась своего авторитета. Теперь мы с ним были всего лишь парой бездомных нахлебников в монастыре, сами без пяти минут монахи. Ни на чье заступничество рассчитывать нам не приходилось.
А на следующее утро мы с Николя отправились к брату Августину. Ники весь трясся, но мы оба понимали, что нам нужно с ним поговорить. Ведь он обещал, что сделает что-то для мальчиков монастыря. Пока что его обещание не выходило за рамки такового.
Монах принял нас, выслушал (мы не стали рассказывать о притязаниях отца-настоятеля к Николя, мы только пожелали прояснить ситуацию, что же происходит в монастыре), а потом заговорил. Выглядел он при этом подавленным, затравленным, я никогда раньше его таким не видел.
- Мои дорогие, мои славные мальчики, я вас прекрасно понимаю, - сказал он, - да, я не стану скрывать, что ваше донесение осталось без внимания. Это так.
- Но почему? - почти хором спросили мы.
- Потому, что вы - всего лишь воспитанники, а тот, кого вы обвиняете - ваш отец-настоятель. Поймите меня правильно! Я разговаривал с другими монахами, они обсуждали это, но дальше этого дело не пошло. Доминик д’Авер - очень властный человек, у него большие связи, отчасти в кругах инквизиторов. Когда он пришел в Сен-Этьен, в монастыре царило запустение, а он смог поднять наши дела, Сен-Этьен стал намного богаче, чем был. Посмотрите, он построил новые склады, купил несколько коров и лошадей, нанял новых учителей.
- Да, но какой ценой! - воскликнул я. Я уже не стал перечислять те ужимки, которые нам приходилось терпеть - скудные обеды, увеличение времени работы. Я говорил о судьбах невинных мальчиков.
На лице монаха появилась боль и скорбь, и он отвернулся. Я задел его за живое. А я смотрел на него, совершенно пораженный тем, что только что услышал. Раньше Августин Реми казался мне идеальным монахом, я склонял перед ним голову, а теперь мы неожиданно оказались равными. Да, я только сейчас понял, что мы говорим на равных. И это прибавило мне сил.
- Неужели вы считаете, что за то благополучие, которым вы так гордитесь, должны платить ни в чем не повинные воспитанники и послушники? - возмутился я.
- Нет, Даниэль, конечно же, нет! - воскликнул он с такой болью в голосе, что она неприятно резанула меня по сердцу. Он повернулся ко мне, и в его глазах я заметил обреченность и отчаяние. - Ты прав, конечно же, ты прав. Но мы ничего не можем сделать - ни ты, ни я, ни остальные монахи. Власть Доминика д’Авера в монастыре слишком велика. И нам даже некуда пожаловаться на него. К тому же он имеет связи с инквизицией. Говорят, он сам этим занимался когда-то. Мы не можем ничего ему сделать, пойми это, Даниэль.
- И что же вы нам предлагаете, брат Августин? - на этот раз в моем голосе звучала откровенная злобная насмешка. - Забыть обо всем и спокойно ожидать своей очереди в спальню лже-монаха?
- Господь с тобой, Даниель, не говори так! Этого не будет, уверяю тебя! Он совсем не так испорчен, как ты думаешь!
- Ну конечно. Как он может быть испорченным, если он купил себе этот монастырь со всеми его воспитанниками и послушниками? - не выдержал я.
На секунду я даже пожалел о том, что сказал это. На лице брата Августина отразилось столько боли… я попал в самое яблочко. Это было очевидно.
- Даниэль, ты еще многого не понимаешь, - тихо сказал он, - ты еще слишком молод. Посмотри на ситуацию моими глазами. Я не могу ничего изменить один.
- Надо же, - я посмотрел ему прямо в глаза, - а ведь я когда-то считал вас самим совершенством. Я вам говорил это? Я мечтал быть на вас похожим. Если я когда-то и был ребенком, то именно тогда. Спасибо, теперь вы помогли мне повзрослеть и понять, что даже вера, чистая, светлая вера в Господа, ради которой мы все здесь и находимся, может продаваться.
- Не говори так, мой мальчик, - тихо сказал Августин, - ты же понимаешь, что это грех.
- Грех?! - не выдержал я. - Кто бы говорил о грехе! Да в этом монастыре поселился сам дьявол! А вы ему покровительствуете. Ну что ж, брат Августин, мы будем гореть в пламени всю отпущенную для нас вечность! Все вместе!
С этими словами я взял бледного Николя за руку и повел к выходу.
- Даниэль, прости меня, пожалуйста, - услышал я тихий голос за своей спиной.
Я не оглянулся. Но мне отчаянно захотелось вернуться и влепить ему пощечину.
- Трус, - бросил я, и в голос свой я вложил все презрение, на какое только был способен.
Когда мы вышли из кельи монаха, я заметил на глазах Ники слезы. Его губы дрожали. Я крепко его обнял, и почувствовал, как и он сжал меня в объятиях - сильно, с отчаянием.
- Боже мой, на что мы надеялись? - проговорил он. Я попытался прислушаться к его голосу, понять, что в нем звучит. Но он был просто безэмоциональным и холодным. В нем не было ни единого чувства. - Как мы вообще могли надеяться хоть на что-то? Ты был прав. Доминик д’Авер купил себе этот монастырь вместе с его обитателями! Купил на свои проклятые тридцать серебренников!
- О Ники, - я вздохнул, прижимаясь щекой к его волосам, - я не знаю, что нам делать. Просто не представляю. У меня закончились мысли, закончились идеи.
- Послушай, Даниэль… я просто хочу, чтобы ты это знал, - голос его звучал очень тихо и серьезно, - что бы ни случилось. Даже если меня не станет, я буду продолжать тебя любить. Где бы я не находился - на небесах или в преисподней. Потому что ты сделал для меня невозможное - с твоей помощью я смог жить в таком ужасном месте и быть счастливым.
- Ты что говоришь, дурачок? - сказал я, но тут же осекся. Я не знаю, почему я остановился. Может быть, в голосе Николя я услышал какую-то силу, пока еще непонятную мне? Но я не стал ему возражать. Вместо этого я только покрепче его обнял, буквально сжал в объятиях, не заботясь, что нас могут увидеть. Мне было уже плевать на всех. Потому что я держал в объятиях единственное существо, которое меня никогда бы не предало. Единственное существо, которое я по-настоящему любил. Ни до чего другого мне уже не было дела. Может быть, я и не стал еретиком, но веры как таковой меня уже лишили. Я держал в объятиях своего единственного маленького бога.
Тем же вечером я нашел у себя на столике новое письмо - послание от неизвестной мне «благожелательницы». Впрочем, на этот раз оно выглядело несколько иначе.
«Даниэль Лотте! - начиналось оно точно так же, как и предыдущее. - Я вижу, моим предупреждением ты пренебрег. Ты мне не поверил, не так ли? Или ее посулы оказались слишком для тебя соблазнительными, и ты решил от них не отказываться? В таком случае ты - дурак, самый настоящий идиот, который наослепь движется в полной темноте. Ты же не знаешь, на что идешь! Ты не знаешь, на что соглашаешься.
Подумай сам. Ты всю свою сознательную жизнь провел в этом монастыре. Тебя воспитали в вере Господней, так неужели ты оказался таким легкомысленным, что с радостью поддался на первые же уговоры дьявола? Мне казалось, ты рассудительный и умный молодой человек, а ты оказался всего лишь упрямым и недальновидным болваном! Дал одурачить себя женщине.
Но дело не только в этом. Даниэль, я хочу тебя предупредить, что если ты не откажешься от предложенного тебе, я буду вынуждена действовать сама. Это тебе вряд ли понравится. Время изменилось, изменилась и ситуация. Теперь, раз уж ты оказался таким упрямым, упрямой буду и я. Если ты по-прежнему будешь упираться, я вынуждена буду начать действовать. Поэтому подумай еще раз хорошенько.
Повторяю, наилучшим вариантом для тебя будет сейчас же собрать свои вещи и бежать подальше от Сен-Этьенского монастыря. Возьми с собой своего блондинчика, Николя де Лемпаля. Ему ведь тоже угрожает опасность, не так ли? Поэтому вам же будет лучше, если вы сбежите.
И, самое главное - ты должен ей отказать. Иначе, если ты меня не послушаешь, можешь винить самого себя. Я надеюсь, на этот раз ты прислушаешься к моим словам и перестанешь вести себя, как безрассудный идиот.
Бывшая доброжелательница»
Я смял письмо, но не выкинул. Не решился. Но оно меня по-настоящему разозлило. Как будто у меня и так мало забот и проблем, так еще и эта «доброжелательница». Что это вообще за бред сумасшедшего? Кто все это мне пишет и зачем?
Рука сама по себе потянулась к медальону, который я по-прежнему носил под одеждой. Я осторожно его вытащил. Мне вдруг пришла в голову поистине сумасшедшая мысль: а что, если мы с Ники все же сбежим, я продам этот медальон, у нас появятся деньги, и мы сможем благополучно добраться до ближайшего селения или города, где можно будет наняться на работу? Но уже в следующую минуту эта мысль показалась мне немыслимым святотатством. Я знал, что никогда не сделаю ничего подобного. Предмет, который я держал в руке, этот таинственный медальон, принадлежал не мне. Он словно являл собой частицу той прекрасной женщины в голубом шелке. Воспоминания о ней по-прежнему казались мне сказочными, они меня волновали, хоть в последнее время я и склонен был думать о том, что в ее образе мне явился сам дьявол. Это, пожалуй, было бы естественно - я был запятнан грехом, к тому же монастырь, в котором я проживал, был еще более греховен. Я уже говорил, что в его стенах поселился порок. Может быть, все это происки сил Врага человеческого может, отец Доминик и есть тот самый дьявол, который пришел к нам, чтобы всех нас погубить?
Такие мысли показались мне одновременно и совершенно сумасшедшими, глупыми, и в то же время - поразительно точными, словно я разгадал какой-то ребус. Ведь это все бы объясняло!
«Ну вот, Даниэль, твои дела настолько плохи, что ты готов уже свалить всю ответственность с себя на Сатану, - подумалось мне тогда, - это, конечно, проще всего».
Я снова спрятал медальон на груди и решил больше его не вытаскивать. Но мои мысли снова вернулись к странному письму. Кто же мог быть его автором? То, что оно лежало на моем столике, уже было крайне подозрительным и странным. Тому, кто его здесь оставил, пришлось зайти в нашу комнату, причем зайти незаметно. Как же ему это удалось?
И тогда мне в голову пришла еще более сумасшедшая мысль - а почему бы не написать этому незнакомцу (или незнакомке) ответ? И оставить его тут же, на столике? Может быть, ночью этот некто сможет его прочитать, раз уж он такой всевидящий?
И тогда я, воодушевленный этой идеей, схватил перо, чернила и пергамент, и, нисколько не задумываясь о последствиях, стал писать поистине сумасшедшее письмо.
«Уважаемая Доброжелательница! - так начал я. - Обнаружив в своей комнате ваше послание во второй раз, я был крайне озадачен. Потому что вещи, о которых вы в нем пишете, мне совершенно непонятны. Может быть, вам кажется, что я знаю все, о чем вы говорите, но это не так. Во-первых, я ни на что не соглашался. Поэтому ваши обвинения мне непонятны. И я не понимаю, от чего я должен отказаться. И к чему здесь уговоры дьявола? Неужели я должен гадать, о чем в вашем письме идет речь, чтобы до меня наконец дошел его смысл? Во-вторых, вы писали об опасности, которая мне грозит. Почему и что это за опасность? Очень хотелось бы получить объяснение.
Но пока его нет, я не могу ответить вам ничего конкретного. Потому что мне не понятна и половина вашего письма. Может быть, нам нужно встретиться? Мы могли бы поговорить. Если уж вы можете без препятствий проникать в монастырь и в мою комнату, то, думаю, для вас не составит труда со мной встретиться. Если вы прочтете это письмо, то оставьте мне ответ. Я очень хотел бы понять, что же вам от меня нужно, но пока что ваши послания оставляют меня в глубоком замешательстве. Может быть, вы меня с кем-то путаете? Потому что ваши угрозы кажутся мне просто глупыми и нелепыми.
Ответьте мне.
Даниэль Лотте»
Написав это, я положил листок на сундук. Чувствовал я себя при этом полным идиотом. Это было так глупо  ну кто мог прочитать это письмо, если я оставляю его на своем сундуке в комнате, в которой спят и другие воспитанники, куда никто, кроме них и монахов, проникнуть не может? К тому же, если этот кто-то - женского пола. Это вообще было невероятным. Женщин в мужском монастыре не может быть.
Но письмо я все же оставил на крышке сундука и, убедившись, что никто не видел, как я его пишу, лег спать. Заснуть мне, правда, удалось нескоро. Очень долго я просто лежал на постели и думал. Думал о том, в какой же гадкой ситуации я оказался. Я не имел ни малейшего желания становиться монахом. Тем более здесь, в этом монастыре. Среди монахов-лицемеров. Но с другой стороны… чем же я лучше их? Они обманывают всех вокруг - вот и я делаю то же самое. Они грешат точно так же, как и я. О, воистину я сделался похожим на брата Августина - точно так же, как мне того и хотелось в детстве.
А Николя? Что будем с моим бедным другом? Теперь он тоже, похоже, в списке потенциальных жертв нашего отца-настоятеля. Я непроизвольно сжал кулаки. А ведь мы оба были бессильны что-либо изменить в нашей жизни. Разве что только сбежать отсюда. Я твердо решил, что завтра поговорю об этом с Ники. Конечно, сначала он будет против такой затеи, но я сделаю все, чтобы уговорить его. Сегодня он был более-менее спокоен, отец Доминик не приглашал его к себе, как это было вчера, но когда мы прощались, я заметил в его глазах некую обреченность и страх, которые он, однако, изо всех сил старался скрыть. Как бы мне хотелось ему помочь, защитить его, укрыть от всех опасностей. Но что я мог сделать? Только бессильно сжимать кулаки и мечтать о мести. И о побеге… Поэтому надо сделать так, чтобы эти мечты стали реальностью. Если нам удастся выбраться из монастыря и мы доберемся до ближайшей деревни, мы сможем обвинить отца-настоятеля Сен-Этьеновского монастыря в совершении тяжких для его сана преступлений. Только бы уговорить Ники, ведь он бывает таким упрямым…
Где-то на этой мысли я заснул. Но, как оказалось, моему беззаботному сну предстояло продлиться совсем недолго.

@темы: ориджиналы, Черный пепел, мое творчество