Черный пепел, 11

[Rellie]

Название - Черный пепел
Автор - Aurellie
Жанр - драма, триллер, мистика
Рейтинг - R, пожалуй
Размер - макси
Статус - закончен, но редактируется
Размещение - запрещаю размещать где-либо
Предупреждение: яойные моменты будут, да. Как и гетные.
О чем: вампир, которому не хватает человеческого общества и который давно смрился с тем, что не может умереть, но отчаянно ищущий собеседника, который его поймет, и человек, для которого загадки из прошлого представляют особый интерес...
Предыдущие главы можно найти по тегу "Черный пепел".

Глава 11

От автора: а вот тут пошли самые мрачные главы. Если что, я предупредила.
Глава 11
Пленник

Проснулся я задолго до наступления утра. Задолго даже до рассвета. В комнате было темно, и я даже не сразу понял, что меня разбудило. Что-то было не так, что-то меня насторожило. Что-то постороннее, чего быть не должно было.
Голоса. Я слышал голоса! Остатки сна как рукой сняло.
А в окне как раз напротив нашей кровати отражались блики огней. Это сколько же факелов нужно зажечь, чтобы их свет проник в комнату на втором этаже!
Николя крепко спал, и я осторожно высвободился из его объятий, встал с постели и подошел к окну. Да так и замер, не в силах поверить в то, что вижу.
Прямо под нами собралась целая толпа народу. И это учитывая то, что шли предутренние часы, когда обычно все уже давно спят! Я внимательно присмотрелся к ним. И мое сердце буквально замерло в груди, когда я различил среди этой толпы несколько человек в рясах монахов!
- Нет, - прошептал я, - Господи, нет!
- Что случилось? - когда до меня донесся голос Николя, я даже вздрогнул.
Я обернулся и посмотрел на Ники. Очевидно, я все же его разбудил ненароком. Он выглядел не менее обеспокоенным, чем я.
- Что там, Даниэль? Откуда эти огни? Что случилось? – он тоже подскочил с кровати и подбежал ко мне, выглядывая в окно.
- Они нашли нас, - ответил я, - Ники, там собралась целая толпа, и среди них монахи, наши монахи!
- Что?!
Но я не успел ничего ответить. В коридоре послышались торопливые шаги, и до нас донесся голос хозяина постоялого двора.
- Да, они здесь, я покажу вам комнату. Идемте за нами.
В следующую секунду наша дверь распахнулась и в нее вошел хозяин. Выглядел он мрачнее тучи. Он окинул нас с Николя гневными взглядами и погрозил нам кулаком.
- Ах вы! Почему же вы не сказали мне, что вы - беглые монахи?! Думали спрятаться у меня? Я не пособничаю тем, кто отвернулся от Бога!
- Нет! - меня потрясла чудовищность обмана. - Мы не монахи, это неправда! Мы еще не приняли постриг!
Но тут в комнату вошли еще трое. Я сразу узнал их. Это были монахи из Сен-Этьена. И среди них первым шел брат Августин. Я уставился на него, не веря своим глазам.
- Ты? Ты, сукин сын, это ты наплел этой чуши?! А ты не сказал о том, что в вашем проклятом монастыре монахи насилуют мальчиков и приводят к отцу-настоятелю шлюх?! Ты рассказал о том, что он с ними делает? Боже! Какими же мы были идиотами, когда решили тебе довериться! Ты ничем не лучше Доминика д’Авера! А, может, даже и хуже, потому что мы считали тебя своим другом!
- Даниэль, - Августин откашлялся, но слова мои воспринял спокойно, - мы пришли за вами. Вы обязаны вернуться. Мы не можем вас отпустить.
- Нет! Можете, еще и как можете, ведь мы еще не стали монахами, мы имеем права в любой момент покинуть монастырь! Вот мы это и сделали. Вы не смеете нам приказывать. Убирайся отсюда к черту, трус! Ты мне никто, по какому праву ты мне приказываешь?
- Даниэль, вы с Николя обязаны вернуться. Это приказ Доминика д’Авера. И мы сейчас же доставим вас обратно.
- Ты не посмеешь, скотина! Я не позволю ни тебе, ни ему прикоснуться к нам! Ты знал, что наш дорогой отец-настоятель хочет Николя? Ну конечно, знал. Именно для этого он вам и нужен!
- Не выдумывай, прошу тебя. Ты не должен браниться. Гийом рассказал нам о том, что вы планировали сбежать и оклеветать нашего отца-настоятеля. Он слышал ваши безумные беседы. А еще он говорил, что вы с Николя находитесь в противоестественной связи, и что он даже видел, как ты обнимал и целовал его в губы!
- Да что ты? И тебя это волнует? Тебя волнует то, что мы с ним вместе спим, в то время, как отец-настоятель занимается еще более гнусными делами, такими, что у меня даже стыда не хватит их повторить?
- Он - наш отец-настоятель, - все так же тихо ответил Августин Реми, - и я обязан выполнять его волю.
- Ах, вот в чем дело, - меня даже передернуло от отвращения, - так ты служишь не Богу, а этому подонку. Ты стелешься перед ним, всячески его защищаешь. Ты - всего лишь дешевая собачонка, вот кто. И ничуть не больше.
Я услышал, как охнули двое монахов за моей спиной. Но Августин опять отреагировал спокойно.
- Мне приказано привести вас обоих обратно в монастырь. Именно это я и сделаю. Братья, свяжите их, - велел он стоящим за моей спиной монахам.
Я только тогда понял, что на самом деле их вдвое больше, чем я думал. Трое сразу же двинулись ко мне. Я отскочил к окну, но меня все равно тут же поймали и с силой прижали лицом к стене, чтобы связать за спиной руки. Я стал брыкаться, но за это мне так сильно дали по спине, что на мгновение у меня помутилось в голове от боли. Но тут раздались крики Николя, и я обернулся.
Его уже связали двое монахов, но он, как и я, продолжал брыкаться. Ему хотели завязать рот, но он отчаянно упирался, тогда один монах схватил его за волосы и оттянул голову назад. Я заметил, как гримаса боли исказила его лицо.
- Вы… вы все… сгорите в аду… все до единого… - прохрипел он, но ему тут же с силой дали такую пощечину, что его голова безвольно мотнулась в сторону. Тело его обмякло. Он потерял сознание.
- Николя! - завопил я.
Но уже в следующую секунду меня постигла его судьба. Удар обрушился мне на голову, и я, все еще видя перед собой обездвиженное тело Ники, потерял сознание.

* * *

Даже сейчас я точно не знаю, сколько я пробыл без сознания. Но уж точно больше суток. Мне давали какие-то наркотики или что-то в этом роде. Но в общей сложности я не был в сознании где-то около недели. Вернее, я приходил в себя, но совсем ненадолго. И это были очень редкие минуты. Я просто открывал глаза, смотрел в грязно-белый потолок, ощущал сильнейшее головокружение, поэтому даже не пытался подняться со своего ложа. Я ничего не помнил, ничего не понимал. Я словно плавал в каком-то диком густом тумане, и никак не мог выпутаться из его липких сетей. Словно откуда-то издалека я ощущал собственную боль, свои слезы (я действительно плакал, хотя и не понимал, почему). И я тонул в своей боли, своей горечи, пока мне не удавалось снова ненадолго вынырнуть. Мое состояние было поистине ужасным. Я даже удивляюсь, почему я не умер. Наверное, я еще никогда не был так близок к смерти, как в те дни.
Время от времени мне снились сны, больше похожие на видения. Или это были видения, похожие на сны? Они всегда были жуткими, болезненными, после них я просыпался в слезах и с огромным, ни с чем не сравнимым чувством утраты. Я видел мучения Николя, ощущал его боль, я слышал, как его оскорбляют и чувствовал, как течет по его телу кровь. На его спину сыпались удары, руки и ноги зверски выворачивали, его резали, кромсали, били, а потом, когда его тело уже представляло собой сплошное кровавое месиво, его выбросили в помойную яму. Я видел это так отчетливо! И хоть это был просто сон, он доставлял мне невыносимые мучения. Может быть, это было действием вводимого мне наркотика. И я почти не запоминал свои сны. Когда я просыпался, чтобы на несколько минут прийти в себя или хотя бы попытаться это сделать, я забывал основной сюжет. Впрочем, мое состояние было таким, что я забывал все, я словно вообще существовал в каком-то другом измерении. Да, пожалуй, я и правда умирал.
Но потом из этого мертвенного сна меня вывели. И случилось это вот как.
Я спал, как всегда, меня мучили кошмарные сны. Но внезапно в мой сон вмешался кто-то посторонний. Я почувствовал даже через густую наркотическую пелену, как чья-то очень гладкая и очень холодная ладонь легла мне на лоб. Ее холод мгновенно прожег меня, и я мотнул головой, пытаясь ее сбросить, но ладонь только крепче ко мне прижалась. И мне пришлось приходить в сознание.
Впервые это было именно пробуждением. Я вернулся на землю из царства хаоса. Я открыл глаза и впервые за несколько дней почувствовал присутствие в своей голове собственных мыслей. Я снова мог думать. Бреда больше не будет. Я вернулся. Или нет, меня вернули к жизни!
Я посмотрел на того, кто помог мне побороть сон. И удивился. Вокруг меня было темно, но силуэт и лицо этого человека я хорошо видел. Он все еще сидел возле моего ложа и держал свою холодную руку на моем лбу.
Он не был мне знаком. Я никогда его даже раньше не видел. Это был мужчина неопределенного возраста, очевидно, высокий, не слишком плотный, с узкими плечами. На нем была длинная черная туника и такие же брюки. Я обратил внимание на его лицо. Каким-то странным оно мне показалось. Что же в нем не так? Какая-то непонятная безликость, даже бесчеловечность… И слишком уж странные черты лица. Угловатые и в то же время какие-то смазанные, нечеткие. Неприметные. Но кто же он?
Его ладонь соскользнула с моего лба, и я приподнялся на своей постели. Если ее можно так назвать  я лежал на плоском матрасе, набитом соломой, который валялся на самом полу.
- Где я? - это было первым, что я додумался спросить.
- Ты в подвале своего монастыря, - ответил незнакомец. У него был очень низкий и густой голос, - теперь здесь у вас есть собственное отделение инквизиции. Могу вас с этим поздравить. Так вот, ты находишься в одной из камер ожидания. Короче говоря, это - тюрьма.
- В монастыре? Инквизиция? - повторил я. - Но… как такое может быть? Я что-то не помню…
- Доминик д’Авер сам привез сюда необходимое оборудование. И даже привел монахов доминиканского ордена, которые отлично специализируются в проведении пыток и даже имеют в этом некоторый опыт. Теперь можно пытать злостных преступников прямо здесь.
- А, - я вспомнил, как Августин некогда рассказывал мне о том, что наш дорогой отец Доминик некогда был инквизитором, - тогда что они хотят делать со мной?
- Пытать, разумеется, - ответил он, даже плечами пожал, - что же еще? Сейчас они ждут, пока ты или умрешь сам, или придешь в себя, и они тебя замучают в комнате пыток. Видишь, выбор у тебя небольшой.
Я перевел взгляд на незнакомца.
- А кто вы? - спросил я, прищурившись. - Как вы сюда попали? Вас… прислали ко мне?
- О нет, Даниэль, меня никто никуда не посылал, - он даже усмехнулся, - я пришел к тебе сам. Но давай об этом поговорим чуточку позже, ладно? Сначала нам нужно разобраться с тобой. Скажи мне, ты помнишь, что с тобой случилось?
- Что со мной… - начал было я, но осекся. Перед моими глазами пролетели остатки моих полубредовых снов, туманные видения чужой боли, чужих мучений… Но дальше я никак не мог ничего вспомнить. Вернее, я помнил, кто я, где я жил, как моя жизнь протекала, но я не понимал, где и почему я нахожусь.
- Ну же, постарайся, Лотте, ты можешь, ты намного сильнее, чем эти идиоты о тебе думают, - услышал я голос своего гостя, - они напичкали тебя этой дрянью, но она ведь тебя не сломила. Ты жив. Вспомни, что было перед тем, как ты потерял сознание.
- Мы бежали… - воспоминания с трудом возвращались ко мне в голову, словно через густую вязкую пелену, перемешиваясь с призрачными видениями, - мы бежали из монастыря!
- Да, - незнакомец улыбнулся, - все верно. А что было дальше?
- Мы… бежали, - я нахмурился, но по-прежнему не мог ничего вспомнить. На меня снова нахлынули волны наркотической дури, и я покачнулся, чувствуя, как неприятный сонный туман опять накатывает на мой и без того ослабевший разум, но мой гость опять положил свою ледяную ладонь мне на лоб.
- Нет, - строго велел он, и голос его звучал непреклонно, - ты больше не вернешься к бреду. Ты должен отрезветь. Обрести ясность мысли. Если ты еще раз унесешься в страну призраков, ты уже не вернешься обратно. Ты знаешь, что ты почти умирал? Соберись с мыслями и возьми сея в руки! Вспоминай же!
- Мы бежали из монастыря, - снова повторил я, - мы бежали, я и Николя де Лемпаль. Вдвоем. Мне было страшно… А за Николя охотился наш отец-настоятель. Мы должны были покинуть монастырь! И мы это сделали. Мы сбежали, вылезли через окно ночью, украли лошадей и целую ночь и целый день скакали, пока не выбились из сил, и тогда на пути у нас показалась деревня Арлу…
Странно, все, что я говорил, было новым и для меня самого. Чем больше я говорил, тем больше мне удавалось вспомнить.
- В Арлу вы остановились, и что было потом? - спросил мужчина.
Я перевел на него взгляд. Меня снова посетила мысль о том, кто же он такой и почему он так печется обо мне. Но сейчас были дела поважнее. Мне нужно было думать о другом…
- Мы сняли комнатку на постоялом дворе, - ответил я, - Ники так устал, он хотел спать… а потом… ночью, ближе к утру, я проснулся… я слышал голоса…
Я запнулся. Память, уже не удерживаемая бредовым туманом, снова вернулась ко мне, полностью, и я наконец осознал все, что со мной произошло.
- О Господи, нет, - только и прошептал я.
- Не поминай это имя, - мягко, но строго сказал незнакомец.
А мне уже было не до него. Мною овладела паника. Значит, я нахожусь в подземелье монастыря? Меня готовят к пыткам? Доминик д’Авер соорудил в подвале монастыря камеру для допросов? И мне предстоит через нее пройти?!
Но тут на лице моего гостя отразилась некая тень. Он резко поднялся на ноги.
- Я должен идти, - сказал он быстро, - потому что тебя идут навестить. Посмотреть, как ты, сумел ли прийти в себя. Они хотят судить тебя, но судить так, чтобы ты ничего не понимал и выглядел сумасшедшим. Не ешь мяса, Даниэль! Все, что тебе предложат, только не мясо. Но не говори никому обо мне! Ни слова! Иначе тебя будут пытать намного суровее, чем собирались!
Я не успел ничего ответить, как он быстро вышел из камеры и скрылся во мраке коридора. Только потом, намного позже, до меня дошло, что, выходя, он не открывал решетчатую дверь… и шаги его стихли намного быстрее, чем следовало, словно он сделал только три-четыре шага по коридору.
Но я уже слышал стук других, более тяжелых шагов. Сапоги, подбитые железом. И этот некто нес в руках горящий факел. Я поднял голову.
У моей двери стоял еще один незнакомец в длинном черном плаще с конусообразным капюшоном. Лица его я не видел. Заскрипел поворачиваемый в замке ключ, дверь противно и ржаво заскрипела, и этот некто вошел ко мне в камеру.
Я по-прежнему полулежал-полусидел на грязной соломенной подстилке.
- Пришел в себя, значит, - пробормотал он, уставившись на меня. Голос был незнакомым.
Я продолжал молча на него смотреть. Мне показалось, что его удивило, что я вообще проснулся.
- Эй, Лотте, ты меня слышишь? - он попытался было пнуть меня ногой, но я увернулся. Он отступил на шаг, словно еще больше удивившись моей проворности.
- Зачем вы меня здесь держите? - спросил я, отодвинувшись на другой край своей лежанки. - Что вам от меня надо? Почему вы меня сразу не убили?
- Чего это ты разговорился? Я тебе не монах, и говорить тебе предстоит не со мной. Вот тебе вода и еда, ешь сейчас же, а я подожду, - он швырнул на мой матрас маленький мешочек.
Я с безразличным видом его поднял. В нем оказалась маленькая фляга с водой, которую я тут же выпил, потому что в самом деле испытывал сильную жажду. Еще там был небольшой сверток, в котором я нашел кусок черствого хлеба и жареное мясо, удивительно свежее и даже аппетитное. От его запаха мой желудок болезненно сжался. Я даже не помнил, как я ел все эти дни и ел ли вообще. Но я помнил, что сказал мне мой загадочный гость. Значит, мясо отравлено, в нем что-то есть? Опять наркотик, вероятно?
Допив воду, я стал грызть черствый сухарик и, доев его, поднял голову на своего тюремщика.
- Спасибо.
- Ешь все, - ответил он.
- Не хочу, - так же невозмутимо ответил я.
- Ешь, тебе сказали!
- Если я съем еще что-нибудь, меня вырвет, - нашелся я, - меня сильно тошнит. Я оставлю еду, доем позже.
Такой ответ ему, конечно же, не понравился, но он не стал спорить. Очевидно, он просто выполнял приказ и не знал, для чего он отдавался.
- Что со мной будет? - спросил я. - Для чего меня здесь держат? Меня собираются казнить? Пытать? Издеваться? Что? Чего мне ждать?
- Я ничего не знаю, - все тем же ровным тоном ответил тюремщик.
- Значит, мне предстоит сгнить в этой камере? Я проведу здесь остаток жизни, так, что ли?
- Мне об этом ничего не известно.
- Так у кого я могу это узнать? Сколько я вообще уже здесь сижу?
- Не повышай на меня голос, Лотте, если не хочешь, чтобы я выбил тебе зубы, - оскалился тюремщик, - ты совершил преступление, и тебе предстоит за него ответить. И не веди себя так, словно ты жертва.
- А, так я стал преступником. Понятно. А где Ники? Где Николя де Лемпаль? Почему его здесь нет?
- Я ничего не знаю. Сейчас ты сможешь задать все вопросы отцу-настоятелю монастыря Сен-Этьен. Меня послали, чтобы привести тебя к нему.
- А сначала накормить, - усмехнулся я. Д’Авер хотел увидеть меня и говорить со мной в тот момент, когда мое сознание будет одурманено. Почему?
- Собирайся, Лотте. Я только выполняю приказания отца Доминика.
- Этого достаточно, чтобы иметь понятие о твоих наклонностях, - бросил я.
К моему удивлению, это замечание его задело.
- Да, Лотте, этого достаточно, - ответил он довольно резко, - я служу тому, кто служит Господу! Я верю в Бога и в то, что он меня любит! А вот в кого веруешь ты…
- Если Доминик д’Авер наследует волю Господню, то представляю, как веселился Иисус. Ведь у него было аж двенадцать учеников, двенадцать замечательных послушников! - моя усмешка была полна злобы и яда, но ее смысл, конечно же, ускользнул от недалекого охранника. Похоже, об отце-настоятеле ему было известно намного меньше, чем я думал изначально.
- Идем, я готов предстать перед его светлейшими очами, - сказал я, опять-таки, с иронией. Но для тюремщика она, конечно, таковой не была. Он и правда считал, что, служа отцу-настоятелю, он служит Господу. Ну что ж, его ошибки – это его грехи, не мне о них беспокоиться.
Он вывел меня из камеры, и мы пошли по длинному узкому коридору. Я с удивлением осматривал их. Разве во времена нашего прежнего настоятеля Симона де Ланка все это здесь было? Я не помню, чтобы кто-то упоминал о том, что при монастыре имеется тюрьма и чтобы в этой тюрьме содержались пленники. Наш монастырь был мирным и спокойным. Ну, а инквизиция… впрочем, я уже ничему не удивлялся.
В коридоре было еще несколько камер. Но света одного-единственного факела было недостаточно, чтобы рассмотреть, были ли в них другие пленники. Да я и не приглядывался. Я думал о том, что же будет говорить мне Доминик д’Авер. Конечно, обвинит в побеге. И в содомии. И в том, что я предал родной монастырь, своего отца-настоятеля. О, это обязательно будет! Он скажет, что я решил оклеветать его. Я не сомневался, что эта тряпка, брат Августин, рассказал ему все, что передал Гийом. Я невольно сжал кулаки. Но моя ярость была бессильна, абсолютно бессильна. Я вообще был никем, всего лишь бедным, несчастным пленником.
А Ники? О Господи, что с ним? На какую судьбу он мог рассчитывать, попав в плен к этому выродку? Мои кулаки сжались еще сильнее. Где он? Что с ним сделали?
Когда меня вывели из коридора, мы оказались в монастырских владениях. Теперь уже я узнавал это место, полностью перестроенное со времен нашего бывшего отца-настоятеля. Тюрьма располагалась в том месте, где у нас раньше находился подвал, в котором хранились припасы. Воистину, отец Доминик переделал монастырь по своему усмотрению!
Меня повели по двору к зданию монастыря, а потом - в келью отца-настоятеля. Монахи, воспитанники, послушники, которые встречались нам на пути, при виде меня опускали глаза и крестились. О, так я уже стал дьяволом? Интересно. Но я глаза не опускал. Я заглядывал в лицо каждого, кто осмелился бросить на меня испуганный, жалостливый или презрительный взгляд. Я отвечал на них презрением или насмешкой. Вам меня жаль, значит? Пожалейте лучше себя, ведь я знаю, что вас здесь ждет! И ваше существование здесь так же бессмысленно, каким вам кажется мое!
Был уже вечер. Солнце начинало садиться, и двор был залит нежными живописными лучами. Замечательная, летняя, сказочная погода. Какая идиллия! Я снова не сдержал самоироничной усмешки. Я словно находился по другую сторону от всей этой красоты, словно она была создана не для меня. Наверное, большая часть моей исключительной мрачности, с которой у тебя уже была возможность ознакомиться (можешь также называть ее жестокостью) берет начало именно с того времени.
Я вспомнил, как в это время нас обычно зовут на вечернюю молитву. Вспомнил расписание нашего дня, тот строгий график, по которому мы жили. Может, это и невероятно, но я испытал боль. Тоску. Грусть. Возврата к прежней жизни нет. Я никогда больше не буду жить в Сен-Этьене как воспитанник, никогда все уже не будет так, как прежде. Никогда… жестокое слово. А ведь другой жизни я пока не знал. И даже не представлял себе, что теперь может меня ждать. Может, мне правда лучше всего теперь умереть? Но, конечно, не той смертью, которую мне выберут монахи. Они уж побеспокоятся, чтобы эта смерть была как можно более мучительной и унизительной. Нет, это точно не для меня. Если бы мне позволили умереть так, как я сам этого захочу… И при этом еще и отомстить… Другого я уже и не желал.
Наконец меня доставили к отцу-настоятелю. Но не в келью, как я думал. Меня привели в некий зал, который я раньше никогда не видел. Довольно большой, с высокими потолками, в котором уже собралось несколько монахов.
Меня удивила та помпезность, с какой меня принял Доминик д’Авер. Это был самый настоящий и при том совершенно дешевый театр. Наш отец-настоятель, как и полагает человеку его высокого положения, восседал на кресле, которое стояло на возвышении, и потому очень напоминало трон. По правую руку от него стоял брат Августин, по левую - незнакомый мне человек в длинном плаще наподобие того, который был на моем стражнике. Рядом, словно дворцовая стража, стояли несколько монахов. И вот приводят меня, униженного пленника, чтобы я предстал перед светлыми очами этого полубога. Если честно, больше всего мне хотелось плюнуть ему в лицо. Или, может быть, задушить его своими руками, хотя я прекрасно понимал, что ни первое, ни второе невозможно – мне этого не позволят. Но эмоции переполняли меня всего, они буквально пульсировали во мне, переполняли меня.
Каким же сухим, жестким и одновременно самодовольным казался наш отец-настоятель! На его морщинистом, хотя и нестаром лице застыла торжествующая полуулыбка. Наверное, он сам считал себя настоящим богом. И что самое ужасное - его таким и принимали. Ему подчинялись, выполняли его приказы, даже если они выходили за пределы его компетенции. Неужели наши монахи были так слепы? Или всему виной пресловутая трусость и недальновидность, желание переложить ответственность на ближнего своего?
А я был всего лишь отступником. Не больше. И потому надо мной следовало вершить суд, каким абсурдным он бы ни был.
- Даниэль Лотте, - обратился ко мне д’Авер властным, уверенным в своей правоте тоном, - ты обвиняешься в страшнейших грехах. Ты совершил такое, за что тебя уже пора было предать мучительной казни на костре. Знаешь ли ты, в чем ты обвиняешься?
- В побеге, конечно, а также в том, что узнал твои секреты, которые ты так ревниво оберегаешь и, должно быть, боишься, что о них могут узнать в других монастырях, в которых твоя особа никакого авторитета не представляет, - ответил я, глядя прямо в его глаза.
Они на мгновение остро блеснули, но в следующее мгновение державший меня стражник с силой пнул меня в живот так, что я согнулся пополам от боли.
- Не смей так говорить с отцом-настоятелем, - прошипел он, оттянув мою голову за волосы и заставляя посмотреть ему в глаза.
- Отпусти его, Бертран, - велел д’Авер, - у него еще будет возможность познать боль, и она будет намного сильнее, чем та, которую ты можешь ему причинить.
Я поднял голову и взгляд мой упал на лицо брата Августина. На нем было написано беспокойство. Беспокойство за меня! Очевидно, ему было неприятно видеть то, как меня избивают. На какое-то мгновение мне показалось даже, что он хочет заступиться за меня. Его губы дрожали, а чуть приподнятая рука нерешительно замерла в воздухе.
Трудно передать, какую волну эмоций я испытал, когда понял это. Ах ты, шваль продажная! Вздумал играть на два фронта? Он еще думал, что сумеет сохранить свою совесть чистой и не запятнанной! Или он, как и этот Бертран, думал, что служа Доминику, он служит Господу? Но нет, Бертран не знал того, что было известно Августину! Мы с Ники ведь все ему подробно объяснили, два идиота! И это не помешало Августину выдать нас ему. Так в чем же тогда дело?
Но на самом деле все было так просто. Августин Реми боялся. Сначала боялся пойти против отца-настоятеля, хотя знал, что по вине Доминика д’Авера страдают ни в чем не повинные мальчики. Потом побоялся ослушаться приказа и доставил нас с Ники к этому подонку, хотя опять-таки знал, что преступления никакого мы не совершали. И теперь он боялся. Боялся за меня. Ему не нравилось то, что он видел. Он осознавал свою вину, и она его мучила. Ах, как же, наверное, ему хотелось бы получить мое прощение!
Я одарил его презрительным взглядом, показывавшим, как я к нему отношусь, и посмотрел на отца-настоятеля. Как странно. Он обещал, гарантировал мне боль, а мне даже не было страшно. Я вообще испытывал какие угодно эмоции, только не страх. Возможно, это было только потому, что я еще не знал, что ждет меня впереди. Или потому, что я был полон гнева и отвращения.
- Даниэль Лотте, - снова повторил он мое имя, но теперь уже с каким-то особым удовольствием, - хочу тебе сообщить, что ты обвиняешься в самом страшном грехе из всех возможных - в том, что заключил сделку с дьяволом и отдал ему свою душу в обмен на возможность колдовать и причинять вред благочестивым людям.
- Что?! - у меня, не смотря на весь мой гнев, мою озлобленность, просто челюсть обвисла. Это было последнее, что я ожидал услышать. Я действительно удивился такому обвинению.
- Именно поэтому ты и бежал из монастыря - продолжал Доминик, - ты боялся, что о тебе все узнают. И ты не мог долго находиться в помещении, отмеченном Господом нашим. Поэтому ты бежал, и даже не пытайся оправдываться. Потому что оправдания такому греху нет и не может быть.
Только тогда я понял. Ну конечно же, все эти слова произносились с одной лишь целью: чтобы быть услышанными остальными монахами, которые находились в зале, и произвести на них впечатление. Я невольно оглянулся. Конечно, я был прав. Поглазеть на страшного грешника собралась уже целая толпа монахов и послушников. Среди них я разглядел ухмыляющиеся лица Гийома и Себастьяна.
- Это ложь, - только и ответил я, все еще сохраняя видимое спокойствие и достоинство, - никаких сделок с дьяволом я не заключал. И вы не сможете этого доказать.
- Нет, Даниэль, доказательства у меня есть, - проговорил Доминик, - и даже есть свидетели.
- Свидетели? - тупо переспросил я. - Свидетели чего?
- Ах, ты думал, тебе это сойдет с рук? И ты мне не веришь? Ну, хорошо! Я покажу тебе, что в этом мире еще остались люди, преданные слову Господнему! Филипп, Морис, подойдите ко мне!
Только тут я начал понимать. К «трону» приблизились двое монахов, тех самых, с которыми я разговаривал днем накануне нашего побега. Оба они выглядели немного смущенными и нерешительными.
- Скажите-ка нам, что вам говорил в библиотеке этот юноша? - спросил д’Авер.
- Он спрашивал нас о графине Таско, - после неловкого молчания проговорил брат Филипп. Он все еще выглядел несколько сконфуженным и виноватым, - он подошел к нам и стал расспрашивать о том, кем она была и что с ней случилось.
- Да, а когда мы рассказали ему легенду, добавив, что это произошло пятьсот лет назад, он очень удивился и сразу же убежал, - добавил брат Морис.
- Они говорят правду, Лотте? - спросил меня д’Авер.
Я понял, что попал в ловушку.
- Да, - сумел я из себя выдавить.
- Скажи нам, а почему ты интересовался графиней, которая погибла, продав душу дьяволу? - снова спросил он.
- Просто из интереса, - ответил я, гордо подняв голову, - я всегда любил читать легенды и сказания.
Я заметил злобную полуулыбку на губах отца-настоятеля, и понял, что это еще были не все его козыри. Несомненно, он приберег еще что-то. И я не ошибся.
- Этот юноша лжет, - объявил он, обращаясь к публике за моей спиной. О, да он был великим циркачом! - Не смотря на все свои грехи, он еще лжет мне!
- Это, несомненно, делает его преступления еще более тяжкими, - заметил стоящий слева незнакомец в плаще, - продолжайте, пожалуйста, святой отец.
- Несомненно, - кивнул он, - но самая главная улика против этого нечестивца у нас все же есть. Вот, посмотрите, что мы нашли на его груди, под его оскверненным плащом послушника!
С этими словами Доминик д’Авер явил миру самое настоящее сокровище. В его руке заблестел всеми цветами синего и голубого драгоценный медальон с сапфирами! Тот самый, который мне подарила Женевьева и который я постоянно носил на груди, не снимая.
- Вот, смотрите, братья, на этой нечестивой вещи изображен герб графини Таско! Посмотрите, что носил на своей груди тот, кого мы готовы были принять в ряды монахов и кто едва ли не осквернил своим присутствием монастырь Сен-Этьен!
Я только непроизвольно застонал, завыл, закрыв лицо руками, не в силах слушать его. Да, конечно, они меня обыскали, и этот прекрасный амулет был именно тем, что нужно! Оставалось только придумать сказку, и они прекрасно с этим справились. Вот так, теперь я был осквернителем его монастыря!
- Этот негодяй заключил сделку с дьяволом, но не мог долго находиться в святой обители, поскольку сам стал нечистым, - разглагольствовал д’Авер, держа высоко руку с медальоном, чтобы его можно было хорошо рассмотреть, - тогда он похитил нашего послушника, который некогда был его другом, юношу по имени Николя де Лемпаль, и вместе с ним поскакал прочь из монастыря. Демоны помогли ему скрыться незаметно. А бедному юноше предстояло стать рабом Лотте. Конечно же, нет сомнений, что он был похищен для того, чтобы этот нечестивец мог удовлетворять с ним похоть в противоестественном союзе.
Тут мои мысли снова вернулись к Николя. И вот тогда я впервые испытал страх, самый настоящий ужас при мысли о том, какая судьба была уготована моему другу. От моей бравады и следа не осталось.
- Ники, - простонал я, - где он? Куда вы дели Николя? Пожалуйста, скажите мне, где он? Он жив? Что вы с ним сделали?
Я заметил, как блеснули глаза д’Авера. Он усмехнулся, так развязано, так похотливо, и эта усмешка была уже не для публики, а лично для меня.
- Это не твое дело, Лотте.
- Нет, прошу вас! - я упал на колени, сам пораженный своим поведением. Но мысль о Ники действительно сломила меня. - Скажите мне, что вы с ним сделали! Я должен это узнать! Умоляю вас, не причиняйте ему зла! Где он? Я сделаю все, что вы скажете, я во всем признаюсь, только скажите мне это!
- Ты и так во всем признаешься, Лотте, - хмыкнул Доминик д’Авер, - я же говорил, что тебя ждет боль. Так вот, очень скоро ты окажешься весь в ее власти. И уж тогда ты признаешься не только в том, что пособничал дьяволу. Ты примешь на себя любое обвинение, лишь бы только избавить себя от мучений в камере пыток. Вспомни мои слова, Лотте! Вспомни, когда окажешься во власти инквизиторов!
Последние слова он также произнес тихо, чтобы их услышал только я.
- Скажите мне только одно - что с Николя? Он жив? Что с ним? - не унимался я.
- Жан-Луи, он ваш, - обратился д’Авер к мужчине в плаще, - пытайте его до тех пор, пока он не признается в своих грехах.
- Да, святой отец, - он поклонился д’Аверу, - не сомневайтесь, он во всем признается. Как бы ни был хитер Сатана, инквизиторов он не может провести. Господь этого никогда не допустит.
- С вами мое благословение.
- Спасибо, святой отец, - он снова поклонился отцу-настоятелю. После чего повернулся ко мне, - идем, молодой человек.
- Нет! - буквально завопил я, стараясь не потерять из виду Доминика д'Авера. - Пожалуйста, скажите мне, где Николя! Умоляю вас! Это все, о чем я прошу! Куда вы его дели? Скажите мне!
- И у тебя еще хватает наглости что-то просить? - возмутился Жан-Луи.  После всех учиненных тобой грехов?!
Но Доминик д'Авер услышал мои слова и показал мне рукой, чтобы я подошел к нему. Жан-Луи нехотя отпустил меня. Когда я приблизился к д'Аверу, он снова усмехнулся, все с той же похотливой миной на лице.
- О, Лотте, я прекрасно понимаю, почему ты так печешься об этом мальчишке, - сказал он вполголоса, - он, несомненно, того стоил. Но, к сожалению, уже поздно о нем беспокоиться. Поэтому забудь его.
- Что ты с ним сделал? - буквально прошипел я. - Что ты, сукин сын, с ним сделал?!
- Не твое дело, - бросил он, опять-таки, вполголоса, - ты больше никогда его не увидишь, Лотте. Забудь о нем.
- Ах ты тварь! - я замахнулся и хотел было ударить отца-настоятеля, но, конечно, мне этого не дали. Меня схватили и оттащили от него, а я упирался изо всех сил. Только что могла мне дать моя слепая ярость? Я кипел эмоциями, а Доминик д’Авер был хладнокровным и высокомерным. Я был никем по сравнению с ним.
- Уведи его, Жан-Луи, - велел он, отмахиваясь от меня, словно от надоедливой мухи.
И услужливый инквизитор поспешил выполнить приказ своего господина.
А последним, на кого я бросил взгляд, когда меня с позором выводили из зала, был брат Августин. Несомненно, он слышал наш диалог с отцом Домиником, а ведь мы с Николя были одними из его любимейших воспитанников, Августин сам нам это говорил! Может, поэтому его лицо теперь представляло собой истинное лицо мученика? Надо же, сколько сожаления, сколько терзаний и сколько мольбы! Даже его глаза просили у меня прощения. Как же, должно быть, он его жаждал!
Но это было последним, что бы я ему пожаловал. Я бросил на него такой же, как и раньше, презрительный взгляд, а потом меня уже вытолкнули в коридор.
Несколько особо ревностных послушников и монахов плюнули в мою сторону, когда меня вели мимо них. Но мне было не до этого. Я даже не обратил на них особого внимания. Гораздо важнее было то, что я потерпел полное поражение. И я ничем не смог помочь Ники, я даже жизнь не смог отдать за правое дело, как это делали герои моих любимых книг. Никакого геройства, никакой чести, только одна грязь. Все. Это был конец… я понимал, что мне суждено умереть где-то в подвалах монастыря, испытав на себе весь ужас инквизиторских пыток. Мне придется покориться несправедливости. А торжествовать будет наш святой отец Доминик. И я, и Ники - мы оба потерпели поражение. И никакой надежды спастись или хотя бы отомстить. Полное бессилие. Я осознавал это так отчетливо…
Инквизитор по имени Жан-Луи, а также его помощник Бертран повели меня обратно в мою тюремную камеру. При этом Жан-Луи, когда запирал мою дверь, сказал мне:
- Готовься, несчастный. Мы уходим ненадолго. Нам следует приготовить орудия пыток, после чего мы вернемся за тобой. Жди.
И меня оставили дожидаться собственной смерти.

@темы: ориджиналы, Черный пепел, мое творчество